– Пятьдесят процентов? – готов был возмутиться Том, но Райт предупреждающим жестом положил ладонь ему на руку.

– Не горячись, Том. Мандинго берет на себя основной риск – хранение похищенного.

Мандинго продолжал, словно ничего не слышал:

– Скажу тебе еще кое-что. Ты просишь, чтобы я рискнул своими людьми, выложил деньги, нашел хранилище. Да уже за один только этот разговор с тобой я подставляюсь под обвинение в преступном сговоре. А потому не берись за дело, если не уверен в нем на все сто процентов. Облажаешься… Тогда лучше тебе бежать из страны, пока я не доберусь до тебя. Провалы плохо сказываются на моей репутации.

Райт поднялся, Том последовал его примеру. Мандинго проводил их до двери.

– Скажи мне, Том, как ты проникнешь в тот особняк? – спросил он.

– Меня пригласили туда к ужину. До скорого.

Мандинго оглушительно расхохотался, захлопнув за ними дверь.

Думаю, что знаю, каково это – быть Богом.

Пабло Пикассо.

Репортер Луис Брум сидел за столом в отделе новостей, думая о своей карьере. Больше ему нечем оказалось себя занять, потому что была среда, а все решения, принятые руководством в среду, пересматривались уже утром в четверг. И потому он давно взял себе за правило стараться по средам не работать вообще. А кроме того, его карьера давала обильную пищу для размышлений.

Она выглядела быстрой и впечатляющей, но под блестящей видимостью скрывалась почти полная пустота. Окончив образование в Оксфорде, он сначала поработал в небольшом еженедельнике, выходившем в Южном Лондоне, потом перешел в новостное агентство, но уже очень скоро получил приглашение в качественную общенациональную воскресную газету. На все ушло менее пяти лет.

В этом заключалась позитивная сторона его профессионального роста, но ему она не принесла никакого удовлетворения, казалась ничтожной и тщетной. Он всегда мечтал стать художественным критиком. Во имя своей мечты он проскучал в еженедельнике, чтобы освоить азы ремесла, и терпел текучку агентства, доказывая всем свою компетентность. Но теперь, когда он уже три месяца проработал в уважаемой воскресной газете, выяснилось, что ему досталось место в самом конце длинной очереди к уютному креслу ведущего критика издания. И обойти ее не представлялось возможным.

На этой неделе ему поручили написать о загрязнении водохранилища в южном Уэльсе. И сегодня, если бы кто-то поинтересовался, чем он занят, ответ был готов заранее: предварительной подготовкой. Уже завтра репортаж о загрязнении распорядятся связать с побережьем в Суссексе или с чем-то другим. Но в любом случае тема не будет иметь к искусству даже отдаленного отношения.

Пухлая папка с газетными вырезками, лежавшая перед ним, носила наименование «Вода – Загрязнение – Водохранилища». Он как раз собирался открыть ее, когда зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Отдел новостей.

– У вас карандаш наготове?

Луис Брум нахмурился. За пять лет в журналистике он часто принимал звонки от полоумных читателей, но подобный вопрос в лоб услышал впервые. Выдвинув ящик стола, он достал шариковую ручку и блокнот.

– Да. Что вы хотели нам сообщить?

Вместо ответа прозвучал новый вопрос:

– Вы хотя бы немного разбираетесь в изобразительном искусстве?

Луис снова наморщил лоб. Голос звонившего мужчины не выдавал никакого отклонения от нормы. Этот человек говорил спокойно, без истеричных интонаций и без навязчивой горячности, какой обычно отличались звонки психов.

– Да, разбираюсь.

– Хорошо. Тогда слушайте внимательно, потому что повторять историю дважды я не стану. На прошлой неделе в Лондоне было совершено величайшее мошенничество с поддельными картинами в истории искусства.

О боже, подумал Луис. Все-таки сумасшедший.

– Как вас зовут, сэр? – спросил он вежливо.

– Заткнитесь и записывайте. «Клэйпоул» приобрела полотно Ван Гога под названием «Могильщик» за восемьдесят девять тысяч фунтов. Галерея «Кроуфорт» купила холст Мунка «Стул с высокой спинкой» за тридцать тысяч.

Луис едва успевал записывать диктуемый список из десяти шедевров и галерей.

Наконец звонивший подвел итог сказанному:

– Общая сумма составила более полумиллиона фунтов. Я не прошу верить мне на слово. Вы сможете все проверить лично. А после того, как опубликуете первую статью, мы расскажем, с какой целью это проделали.

– Минуточку…

Но в ухе Луиса лишь раздались щелчок и короткие гудки. Он положил трубку.

Откинувшись в кресле, закурил сигарету, раздумывая, как поступить в связи с этим странным звонком. Игнорировать его было никак нельзя. На девяносто девять процентов Луис считал позвонившего сумасшедшим, но, именно следуя ничтожной вероятности в один процент, журналисты часто добывали сенсационные и эксклюзивные материалы.

Луис подумал, не поставить ли в известность редактора новостного отдела. Но в таком случае ему наверняка велят передать экстравагантную наводку художественному критику. Гораздо лучше начать разбираться во всем самому, чтобы по крайней мере застолбить тему за собой.

Он отыскал в справочнике номер телефона галереи «Клэйпоул» и набрал его.

– У вас выставлена на продажу картина Ван Гога «Могильщик»?

– Секундочку, сэр, я сейчас уточню.

Луис воспользовался паузой, чтобы закурить еще одну сигарету.

– Алло, вы слушаете? Да, у нас имеется это произведение.

– Назовите, пожалуйста, его стоимость.

– Сто шесть тысяч гиней[18].

– Благодарю вас.

Затем Луис связался с «Кроуфорт», где ему сообщили, что готовы предложить полотно Мунка «Стул с высокой спинкой» за 39 тысяч гиней.

Все это заставило призадуматься. Информация подтверждалась, хотя говорить о том, что ее было достаточно для статьи, пока не приходилось.

Он снял трубку и набрал еще один номер.

Профессор Петер Шмидт проковылял в помещение бара, опираясь на костыль. Это был крупный, энергичный мужчина со светлыми волосами и красноватой кожей лица. Легкий дефект речи и ужасающий немецкий акцент не мешали ему быть одним из лучших преподавателей, читавших лекции по изобразительному искусству в Оксфорде. И хотя основной специальностью Луиса была английская филология, он посещал все лекции Шмидта, получая несказанное удовольствие от глубочайших познаний этого человека в области истории живописи, как и от его смелых, часто граничивших с ересью теорий. Они порой встречались потом вне пределов аудитории, отправлялись чего-нибудь выпить и яростно спорили по поводу столь любимой ими обоими науки.