Вечером в замке был пир. Сняв поножи и наручи, собравшееся воинство оставалось в кольчугах, как бы подчеркивая, что этот пир не празднество, а естественное утоление голода и жажды в часы войны. Я находил это крайне неудобным, но идти против обычая суровой рыцарственности мне было не с руки. Даже Инельгердис была в легком кожаном гамбизоне[35], символизирующем ее принадлежность к воинскому сословию.

Не рискуя более запутаться волосами в железных кольцах кольчуги, она распустила тугую русую косу, узлом уложенную на затылке, что несказанно красило ее. Леди Джейн, благоразумно сказавшись больной, на пиру не появилась, что заметно прибавило настроения каталунской принцессе, обильно пожинавшей сегодняшним вечером жатву восторженных взглядов. Да и то сказать, рыцарям не приходилось скучать: прелестные фрейлины и камеристки Лауры-Катарины бесповоротно и решительно пленяли взоры суровых северян своей горячей прелестью.

Воины отдыхали от одной битвы и в предвкушении другой слушали звучные песни менестрелей, повествующие о сражениях дней былых и о любви к прекрасным дамам. Знаменитый гайренский менестрель, сменивший лук на сладкозвучную мандолу, вовсю услаждал публику балладами Бернса, время от времени бросая пытливые взоры в сторону моей новоявленной сестрички, сидящей в окружении прибывших с ней десятка рыцарей.

После каждой песни пиршественная зала оглашалась одобрительными криками, во время которых Рейнар с завидной регулярностью прикладывался к огромному кубку, каждый раз доливаемому виночерпием. Я сидел рядом с принцессой, вполуха слушал Лиса, внимал рассказам о детстве Ее Высочества, проведенном в Арагоне, о тетушках, об отважном и мудром правителе Раймунде Арагонском, бывшем по совместительству ее любимым папочкой… Я внимательно глядел на нее, вежливо кивал и восхищался, все больше и больше отдавая себе отчет в том, что влюблен в эту пылкую девочку, в общем-то годящуюся мне в дочери. Внезапно я услышал голос сестры:

– Спасибо, господин Рейнар! Я давно не слыхала столь прекрасных песен. – Она подошла к гайренскому соловью и протянула ему новый кубок, доверху наполненный вином.

Лис расцвел. Слегка пошатываясь, он поднялся, обеими руками взял кубок и прижал его к груди, расплескав по ходу дела его содержимое.

– Инельга! Можно я так буду вас называть? А то имя Инельгердис, знаете ли… – И тут изрядно поддавший Лис выдал свою версию насчет треска ломаемых сучьев.

– Называйте, – после некоторой паузы произнесла девушка. – Красивое имя. Хотя звучит несколько по-венедски[36]. А сейчас, позвольте, я спою. А вы пока передохните.

Завладев при помощи этого хитрого обходного маневра лисовской мандолой, Инельга вернулась на свое место и начала тихо перебирать струны. Освоившись с инструментом, она запела:

О, Анабель, моя

Анабель,

Жди, я приду, я уже в пути.

Ветер качает луны колыбель,

Ярче, луна, свети!

Рыцарь несется ночною порой,

Меч у бедра и доспеха звон, -

Вот уже близко, за этой горой,

Замок его – Камварон.

О, Анабель, моя Анабель,

Ветер крепчает, в свой рог трубя.

Много с боями прошел я земель,

Нету милей тебя!

Долго я странствовал, бился с врагом,

За короля кровь лилась из ран…

Славой увенчан, вернусь я в дом,

Жди, я приду с утра.

Конь захрапел и подал назад,

Рыцарь поднял свой лазурный щит.

Кости белы и пусты глаза -

Призрак пред ним стоит.

О, Анабель, мне хватит сил,

Если придется, снесу удар!

– Кто ты, безглазая? – рыцарь спросил.

– Смерть твоя, сэр Вальдар!

Я сосредоточенно и, не скрою, удивленно прислушивался к словам песни. Глубокий задушевный голос разносился по потрясенно замершей зале. Все взоры обратились ко мне.

Смерть? Что ж, посмотрим мы, чья возьмет!

Вспыхнул клинок, предвкушая бой.

Прежде чем трижды петух споет,

Схватимся мы с тобой! —

Сталью о сталь зазвенела ночь,

В прах обратились и щит, и броня,

Сколько ни бились – Смерти невмочь

Рыцаря сбить с коня!

О, Анабель, моя Анабель,

Жди, я приду, мне преграды нет

Смерть не постелет мою постель,

Скоро уже рассвет.

Крик петуха – словно клич в бою

Тут прогремел, разрывая мрак.

Смерть опустила косу свою:

Дело решим не так!

Бросим же кости, пусть им решать,

Коль победишь – уходи, как есть!

Бросили.

Смерти упало «пять»,

Рыцарю выпало «шесть».

Зал разразился приветственными криками, У меня возникло ощущение, что меня сейчас бросятся поздравлять с удачно забитым пенальти. Инельга продолжала:

Мчись же, лети, загоняй коня.

Сколько б ни кануло в бездну дней —

Ты никогда не найдешь меня.

И не вернешься к ней!

О, Анабель, моя Анабель,

Жди, я приду, я уже в пути…

Ветер качает луны колыбель,

Ярче, луна, свети…

Последние аккорды прозвучали в полнейшей тишине. Рыцари и оруженосцы, а более всех – моя очаровательная соседка с нескрываемым подозрением и опаской смотрели на меня.

– Это старинная баллада рода Камдилов, ей уже несколько веков. Она сложена о нашем славном предке, носившем то же имя, что и мой брат… – Сидящие за пиршественным столом облегченно разразились восхищенными криками.

– …И невероятно похожего на него! – услышал я, к своему ужасу.

Моя нежная сестренка, не особо прячась, сверлила меня вопросительным взглядом. Понимая, что рискую оказаться в числе библейских долгожителей, я встал и, злоупотребляя своим положением предводителя здешнего дворянства, объявил:

– Господа, сегодняшний день принес нам победу, но надо помнить, что день завтрашний будет куда тяжелее. Всем нам надо отдохнуть перед предстоящей битвой.

– Покемарь перед сраженьем, а потом пускайся в бой. – пробормотал Лис, отрывая голову от стола. – Спокойной ночи вам, господа! – произнес он уже громче. – А вам особенно, сэр Инельга, спокойной ночи…

Воины недовольно начали расходиться. Я подал руку своей спутнице и под леденящим взглядом сестры повел Лауру-Катарину в занимаемые ею покои. Подымаясь по лестнице, я услышал по мыслесвязи голос своего напарника:

– У меня есть к тебе ценное предложение: ты курлычь с принцессой, а я буду с грозным видом спать в кордегардии. А на случай непрошеных посетителей я пару каких-нибудь сюрпризов на дверях приготовлю. Ты, главное, сам ночью никуда не выходи! – зевнул Лис.