сердце — его час настал! Она не могла больше сдерживать разбушевавшуюся стихию: вздрогнули худенькие плечи раз, другой и вот она уже сотрясается от рыданий: «Почему! Почему!» — твердила она, одно и то же, точно в бреду. Свернула с тропинки в лес — только бы никто не увидел. Только бы никто! Прошла чуть-чуть, насколько хватило сил, обхватила руками тоненькую молоденькую сосёнку с мягкой, не успевшей ещё затвердеть хвоёй, уткнулась лбом, в светло-коричневый с прозрачными капельками смолы, ствол и, сотрясаясь от рыданий, сползла на землю. Упала навзничь, уставившись невидящими глазами в кружево сосновых веток, устремляющихся ввысь к солнцу. Сердце, искромсанное в клочья, трепетало и билось в груди, точно хотело избавиться от ограничений, обрести свободу, обернуться птицей и полететь туда, где он дарит любовь другой. Налететь на них, исхлестать крыльями в кровь и взмыть высоко-высоко, где нет места печали и боли. Туда, где поёт жаворонок, радуясь жизни. Она поднялась, держась за ствол сосёнки, прижалась к ней, точно к лучшей подружке: «Всё? — произнесла она вслух, — всё закончилось, не успев начаться!» «Всё! Всё! Всё!» — почудилось ей в шелесте деревьев. «Всё!» — горько подтвердила она и пошла в сторону корпуса, стыдливо пряча зарёванное лицо. Незаметно прошмыгнула к умывальнику и долго-долго умывалась холодной водой, как бы пытаясь смыть наваждение, привидевшееся ей в лесу. Насухо вытерлась полотенцем, причесала волосы. Она приняла решение. Стремительно, почти бегом, подошла к корпусу, где находился кабинет заведующей лагерем, резко постучала в закрытую дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. В кабинете никого не было. «Тем лучше», — прошептала Ритка, выудила из пачки, лежащей на подоконнике, лист бумаги, отыскала взглядом ручку, написала прыгающими буквами заявление: «Прошу уволить меня по собственному желанию». Поставила число, расписалась, положила заявление не стол заведующей. Вышла из кабинета, осторожно прикрыв дверь, недолго постояла на крыльце, вернулась, взяла лист и приписала: «По семейным обстоятельствам». Подумала и добавила в скобках: «Умерла бабушка». Это была истинная правда, а не ложь, бабушка действительно умерла, но только много лет назад. «Ложь во спасение», — она где-то слышала эту фразу. Положила белоснежный лист на стол и выскользнула за дверь. «Теперь уже точно всё!» — торжественно — печально произнесла она в закрытую дверь и пошла к себе. Торопливо побросала вещички в дорожную сумку, положила ключ на стол и вышла. Она знала, что через десять минут из лагеря выезжает служебная маршрутка. «Опоздала!» Маршрутка уже катила к воротам лагеря.

— Подождите! — отчаянно закричала Ритка и замахала руками, — ну, подождите же!

Шофёр притормозил, открыл автоматическую дверь, поджидая замешкавшуюся девчонку. Она сунула в дверь сумку, чьи-то мужские руки подхватили сумку, подняли, поставили в сторонку, освобождая место для Риты.

— Спасибо! — не глядя, поблагодарила она и юркнула на свободное место, пытаясь быть незаметной — она своевольно ушла с работы и понимала, что могут быть неприятности. Но она не могла больше здесь оставаться ни одной секунды. Нет, не могла!

Рита открыла дверь. Пусто. Никого. Мать ещё на работе. Оставила сумку в прихожей. Прошла в ванную, открыла на полную мощь смеситель. Вода загрохотала по белому айсбергу ванны. Она легла, ощущая каждой клеточкой тела, что теряет частичку себя. Сейчас она уже не та наивно влюблённая девочка. «И что мне теперь делать? — холодок пробежал у неё между лопаток. Худенькие плечики вздрогнули, сотрясаясь в немом рыдании. Она поднесла просвечивающее запястье левой руки близко-близко к глазам: голубые ниточки-вены. Всего лишь сделать маленький надрез и всё прекратится. Жизнь капля за каплей уйдёт, выскользнет из измученной души и всё прекратится. Не будет ничего, ни страданий, ни боли, только покой и безмятежность. Она с силой зажала большим пальцем правой руки ниточку-вену, та испуганно вздрогнула и забилась учащённо, как бы моля о пощаде, пытаясь остановить от необдуманного поступка. Грохнула входная дверь — с работы пришла мать.

— Ты дома, Ритуль? Вот уж не ожидала! — её голова просунулась в дверь ванной, — на побывку? — звучал за дверями весёлый голос, такой родной, такой самый лучший.

— Нет, — прошептала Рита, пряча зарёванное лицо под струёй воды.

— Что? — прокричала мать, — не слышу! Вода грохочет!

— Закончилась работа! Конец смены! — Рита закрыла воду, чтобы мать услышала её слова.

— Ну, и хорошо! — согласилась мать, — отдыхать тоже надо! Твоя работа сейчас — это твоя учёба!

Рита кивнула, снова открыла смеситель на полную мощь и погрузилась в воду по уши. Хорошо бы ничего не чувствовать! Ни-че-го! Сердце то рвалось в клочья, в хлам, то впадало в оцепенение. «Ну, что ты меня мучаешь, глупое! Ну, перестань!» — уговаривала она его, умоляла, просила.

— Доча, ты скоро? — стукнулась в дверь ванны мать, — выходи я тебе кое-что купила!

Рита вытащила пробку, вода, закрутившись воронкой, стремительно уходила из ванны. «Точно наши отношения с Максимом, — она вглядывалась в тёмное отверстие в трубе, — ещё вчера мы были вместе, а сейчас уже нет». Она накинула махровый халатик и вышла из ванны. На столе лежала маленькая сумочка-кошелёк, именно такая, какую она хотела.

— Нравится? — просияла улыбкой мама.

— Да, — ответила Рита тускло, бесцветно.

— Что случилось, доченька? Что не так?

— Всё нормально, мама! Всё хорошо! И сумочка очень нравится. Спасибо! Просто голова разламывается, трещит по швам! — слабо пыталась она пошутить, — пойду, лягу, устала.

— Ложись, ложись, доченька!

ГЛАВА 14

Максим дёрнулся следом за Риткой, но почему-то замешкался, задержался. Она помчалась, скрылась из виду.

— Вот, чёрт! — он поднялся, не зная, что делать. Догнать её, объясниться?

— Догони! Что же ты медлишь! — скривила кроваво-красные губы Милка, — может, простит! Или она тебя уже не интересует?

Он не услышал ехидных слов:

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! Как тупо всё получилось! — он поднялся и пошёл, даже не взглянув на Милку.

— Макс! — взвизгнула она так пронзительно, что он вздрогнул, остановился на мгновение и двинулся дальше.

— Вот дурак! — Милка вскочила, небрежно скомкала покрывало и раздражённо запихнула в пакет, валяющийся здесь же, неподалеку от места, где они, несколько секунд назад, сидели.

— Макс! Подожди! — она догнала его, сунула в руки пакет с покрывалом.

Он не понял, что ей надо.

— Покрывало возьми, любовничек! — ехидно произнесла она.

Он взял пакет:

— Зачем ты меня спровоцировала? Ты же знаешь, что я люблю Марго!

— Ах, вот как! Оказывается, это я виновата в том, что у вас ничего не получается! Если бы ты любил её по-настоящему, не пошёл бы со мной в лес сексом заниматься! Не любишь ты её! И так понятно!

— Что тебе может быть понятно, — чуть слышно произнёс Максим, скорее не