Не то чтобы я не хотел отвечать за свои действия. Я не хотел отвечать за действия, которых не совершал. А потому надо было избегать имени Джека Льюиса как проказы.

Мы всё еще жались к доскам, ходуном ходившим под напором воды. Море осыпало нас градом ударов. Зеленые горы, такие близкие, стояли мрачнее тучи. Солнце загородили ядовито-лиловые облака, и дождь бился о горные склоны, как волны о коралловые рифы. Шторм достиг своего пика, и, хотя берег был близко, он не мог служить нам укрытием.

Грохочущий вал все приближался. Я привстал на локтях и увидел, как близок белый пляж. Мне показалось, что я нахожусь на высоте раскачивающейся верхушки кокосовой пальмы. Сидя на крыше падающего дома, я осознал тщету всех моих планов. Та же волна, что вознесла меня ввысь, теперь и раздавит. Через секунду погребет под собой обрушившаяся гора воды.

И вот с ревом тысячи водопадов волна обрушилась. Плот выскочил из-под меня, и я полетел между мелькающими перед глазами небом и морем.

Не могу сказать, что все почернело. Скорее позеленело, как море в тропиках. Я парил в месте без воспоминаний, без событий, пока не пришел в себя. В объятиях канака.

За нами поднимался новый гигант. Мы находились среди клокочущей пены, там, где вода опадает, прежде чем выплеснуться на берег и впитаться в песок. Дна под ногами все еще не было. Я отплевывался и хватал воздух. Синее лицо моего спасителя было неподвижно, сосредоточенно в усилиях преодолеть отделявшие нас от заветного берега метры. Я узнал его по отрезанному уху. Это был тот самый раненый канак, которого я отнес на корабль и выходил. Теперь мы были квиты.

И тут нас накрыло волной. В панике я стал барахтаться и, почувствовав дно, встал, но не удержался на ногах. Тогда я попытался на четвереньках ползти по дну в потоках бурлящей пены. Но тут вода отхлынула с ужасной силой, как будто устала биться о берег. В лицо били струи, песок уползал из-под рук и ног. Меня едва не унесло назад в море, но тут я снова почувствовал руку канака. Последние несколько метров я, держась за него, прошел сам.

На берегу было пустынно, мы словно попали в заброшенный мир. Если бы не ветер, хлещущий песком по голому телу, я сразу бы упал в изнеможении.

С треском сломалась пальма. Ее верхушка, пролетев по воздуху, рухнула на крышу хижины, и та, не выдержав неожиданно обрушившегося на нее веса, сложилась.

Оставаться здесь было нельзя. Следовало искать укрытия в глубине острова.

Позади раздался крик. Я обернулся и увидел, как еще двое канаков преодолевают последний отрезок прибоя и падают на берег. Затем показался четвертый. Вся команда добралась до берега. Из-за синевы своих лиц они походили на морских обитателей, рожденных из пены.

Я почувствовал великое облегчение. Я погубил «Летящего по ветру», но не потерял никого из своих людей. Да, они спаслись сами и спасли меня. Моей заслуги в этом не было. Но я знал, что теперь мне будет проще примириться с крушением.

Ближайшие хижины пустовали. Стоять прямо было непросто. В спину, подгоняя и сбивая с ног, дул ветер. Вскоре мы сдались и поползли на четвереньках. Вокруг слышались тяжелые удары — это на землю падали кокосы. Раскачивались и скрипели высокие пальмовые стволы. Я смотрел на руки и колени, последнюю связь с землей в этой безумной непогоде. И думал, что всех нас в конце концов унесет в бескрайнее небо.

И тут наконец наши крики о помощи были услышаны, нас впустили в какую-то хижину. Огонь не горел, жильцы сидели тихие, подавленные, как будто от ярости и непогоды можно было укрыться, только притворившись невидимым. Дом сотрясался, крыша гремела, но пока держалась. Я слишком устал, чтобы думать о том, какое произвожу впечатление. Я просто нуждался в помощи. И не важно, какой у меня цвет кожи. Шторм всех уравнял.

Вскоре я уснул. А когда проснулся, все уже стихло. Стояла ночь, вокруг слышался звук дыхания спящих людей. Я полежал, вглядываясь в темноту, и снова уснул.

На следующее утро мы с канаками распрощались. И снова подали друг другу руки. Второй и последний раз. Мой безухий спаситель положил мне руку на плечо и посмотрел в глаза. Я поймал взгляд глаз, сокрытых в бездонной полночной синеве его лика. Между нами теперь существовала связь. Наверное, это не было дружбой, ведь мы ни разу не обменялись и парой слов.

А теперь они говорили со мной. Каждый произнес на прощание по одному слову. Я помню их до сих пор: Палеа, Коа’а, Кауу. Четвертое слово было длиннее. По-моему, Кели’икеа, но я не уверен. Сначала я подумал, что слова означают «прощай». Но потом решил, что они, наверное, назвали мне свои имена.

Я направился обратно к берегу. На песок тяжело набегали волны. Но в воздух брызги пены больше не поднимались. Повсюду виднелись поваленные пальмы и развалины домов. И я осознал, насколько нам повезло, что хижина, где мы прятались, выдержала шторм. Подойдя к полосе прибоя как можно ближе, я оглядел разгром, царивший на побережье, страшась увидеть останки «Летящего по ветру», способные разоблачить меня. Обломок реи, доска, штурвал беды не наделают, но табличка с названием может все погубить. Мой взгляд обратился к горизонту. На рифе не было ни обломка. Море уничтожило «Летящего по ветру». Где бы ни находились останки разбитого судна, на берегу Апии их не было.

Мой рундук остался на плоту, и я не надеялся увидеть его снова. Эту цену пришлось заплатить за то, чтобы мое имя не связывали с именем Джека Льюиса.

Я находился в западной части бухты, рядом с Милинуу, который раньше уже видел на карте, и надеялся, что если направлюсь на восток, то наткнусь на жилье, которое обнаружит присутствие здесь белых людей. Вскоре я увидел за пальмами каменные дома с красными черепичными крышами и пошел к ним. Даже для этих солидных строений шторм не прошел бесследно. В одном месте обвалился фронтон. В другом ветер сорвал с крыши черепицу, обнажив стропила.

Постройки располагались вольготно. Дома не жались друг к другу вдоль улиц, а были разбросаны по пальмовой роще. Вид этих просторных жилищ с белыми оштукатуренными стенами, крытыми верандами, широкими свесами крыш, щедро предлагающими тень, которой местным жителям, должно быть, так недоставало в этом тропическом пекле, навевал мысли о благосостоянии и порядке. Вокруг деловито сновали белые и туземцы. Уже велись организованные работы по расчистке местности после бури.

Я бесцельно прохаживался, чувствуя себя лишним и чужим, каковым, собственно, и являлся. Никто не обращал на меня внимания, никто не окликал. Я догадался, что многие были здесь проездом: торговцы, моряки или искатели приключений вроде меня.

Передо мной на белой стене дома сияла начищенная медная табличка. Сочтя, что в этих стенах должны обитать представители власти, к которым можно будет обратиться с лживым рассказом о гибели «Йоханны Каролины», я остановился прочитать надпись.

На табличке значилось: «Deutsche Handels- und Plantagen-Gesellschaft»[19].