куски металла отваливались от нее и падали на решеточный пол, куры вываливались через щели, и она была обречена развалиться на части.

Этим упертым экстремалам по крайней мере хватило порядочности дождаться, пока шесть птичников будут практически освобождены и расследователи станут собираться группками, чертыхаясь и задаваясь вопросами: а теперь что? уходить или ждать, или что? И тогда эти маргиналы-бунтари нацепили балаклавы, побежали вереницей через ферму, освещаемые первыми проблесками утренней зари, и, поскольку все они были профессиональными поджигателями, добежав до птичника № 8, они его подожгли.

* * *

После этого оставалось только наблюдать, как все само собой катится в тартарары.

Птичник № 8 сгорел в два счета.

Было время, когда восьмой птичник носил название Луговой, его клетки сияли и могли вместить в себя больше кур, чем любая прежняя конструкция. В 1990 году Лео Грин подвел к своей гордости репортера, распростер руки и предрек: “Вот оно – будущее”. Но шли десятилетия. Вокруг этого птичника появлялись и исчезали другие, их становилось все больше, технология шагала семимильными шагами. Двадцать шесть лет спустя птичник получил порядковый номер “8” и оказался в дальнем углу фермы, грязный, вонючий, позорище, и запланировано было продержать его еще один куриный цикл и снести. Он был до того старый, что стропила в нем были деревянные, дорожки – фанерные, не говоря уже о самих курицах, комочках облезлых перьев и кожи. Чтобы сжечь его, достаточно было поджечь конвейерные ленты, яму и фанерные дорожки. Тут вообще больших трудов не потребовалось, потому что, как только вспыхнули перья, а куры ведь сидели очень плотно друг к другу, огонь охватил птичник от пола до потолка и вскоре уже бушевал вовсю, и дым вырывался через вентиляторы и просачивался через крышу. И летел в небо, как паровоз.

Большое спасибо, Буааак.

К этому моменту компашка бунтарей (полухаризматичная лидерша, ее подруга детства и влюбленные в них пятеро молодых людей) уже бесследно исчезла.

Из шестидесяти грузовиков пятьдесят девять успели уехать или как раз выезжали из ворот фермы в тот момент, когда загорелись куры, но на месте событий еще оставались сотни расследователей.

Пожарная сигнализация была частично неисправна, но не вся. Когда ее действующие элементы сработали, расследователи, не переставая сыпать ругательствами, услышали звук, отличный от гула вентиляторов, рева грузовиков, шума кур и их собственных голосов. Они услышали колокола. Склонив головы набок и разинув рты, они стояли и смотрели, пока не увидели в небе дым. На одно коллективное расследовательское мгновение они застыли и наблюдали, как белое облако увеличивается в размерах. Потом бросили все, чем были заняты, и побежали врассыпную через поле. Последний грузовик тоже отчалил, оставив несколько заполненных батарей на тротуаре.

Шестнадцать минут спустя (на четыре минуты дольше, чем учебная тревога) по дороге с воем помчалась единственная в городе пожарная машина. Пожарные ошарашенно смотрели на сотни людей, бегущих прочь из-под белого столба, что вздымался в небо на фоне красного солнца.

Тем временем курицы в птичнике № 8 горели заживо – выпекались, скажет кто-то, полная прожарка, с горелой корочкой. Но пожарные, выскакивая из машины, больше беспокоились о том, чтобы огонь не перебросился на другие (пустые) птичники, чем о спасении кучки тупейших птиц (которых по плану уже должна была спасти Аннабел или, по крайней мере, их должны были уже планово истребить в рамках очистки птичника).

Поскольку пожарная сигнализация была настроена таким образом, чтобы оповещать о случившемся старого больного фермера Роберта Грина-старшего, а не Роберта-младшего, Робби не будет ничего знать еще целый час.

* * *

Возможно, даже хорошо, что куры умерли: это лучше, чем прожить еще хоть минуту в этих клетках. Позже сообщество защитников прав животных оплакивало кур из птичника № 8 песнями, свечками и специальным веб-сайтом. За пожертвование в размере пяти долларов можно было дать одной из погибших куриц имя – дополнительно к тому индивидуальному кудахтанью, которым ее называли другие куры, и таким образом было собрано шестьсот тысяч баксов на приюты для животных по всей Америке.

Счастливая ферма Гринов, со своей стороны, опубликовала на сайте компании отчет, в котором утверждалось, что при пожаре никто не пострадал (они, понятное дело, имели в виду людей).

Вообще-то погибли практически все куры фермы, около миллиона. Полиция гналась за грузовиками и часть сгоняла с дороги, расследователи выскакивали из машин и убегали, бросив ключи в замках зажигания. Некоторые по собственной воле останавливались на обочине и поднимали руки вверх, показывая, что сдаются. Несколько грузовиков, тех, что уехали раньше, еще ночью, добрались до мест назначения – приютов, рассыпанных по соседним штатам. Растерянные волонтеры как раз разгружали кур, когда их накрывала полиция. На это потребовалось какое-то время, потому что просто не нашлось достаточно полицейских, чтобы догнать всех кур. Тут понадобилась бы не одна дюжина машин, а в городе имелось всего четыре полицейских офицера с двумя полицейскими машинами и одним полицейским велосипедом. Полиция стучалась в двери приютов, подъезжала к их домам. Волонтеры прятались в ванной, выглядывали из окон, звонили водителям грузовиков, говорили: “Не приезжайте! Не приезжайте!” – и грузовики катили дальше, не зная никакого другого направления, кроме рассвета, пока полиция не останавливала и их. Грузовики взяли под охрану, вместе с курами и всем прочим, в нескольких городах отсюда, на просторной автостоянке мегацеркви, которая по совпадению в это воскресенье пустовала, потому что весь приход, все двенадцать тысяч прихожан, отправились в Вашингтон, округ Колумбия, выражать протест по поводу расходов государства на здравоохранение для бедных, так что сейчас караван церковных автобусов тоже петлял где-то в холмах. Машины, груженные птицами, загоняли на церковную парковку, каждый час туда прибывали новые грузовики, да там и оставались, выстраиваясь на асфальте кривыми недотреугольниками. План заключался в том, чтобы разгрузить их, как только полиция найдет достаточно рук для этой работы и сообразит, куда девать кур, – не везти же их обратно туда, где ведется расследование преступления и до сих пор тлеет огонь! Но куда еще-то? Ничего, куры потерпят несколько часов – пока они придумают, как быть.

Но, как было прекрасно известно Робу-младшему, куры несколько часов не потерпят. Он продолжал орать об этом в телефон, находясь на ферме, которая кишела полицейскими, журналистами, фотографами и горожанами, а потом уже орал лично в полицейском участке. Куры не могут сидеть в клетках без вентиляции, объяснял Роб-младший. Грузовикам необходимо двигаться, чтобы в них циркулировал воздух, иначе куры передохнут. И вот, в тот солнечный воскресный день, на божьей парковке и, видимо, согласно божественному плану, все они