Анжелика знала, что Жоффрею нужно ехать. И дело было не только в Фипсе. Были еще те, кого она про себя называл «демонами». Она не могла остановить своего мужа, особенно когда он все взвесил и принял решение действовать. Зная его внутреннюю силу и энергию, Анжелика не сомневалась в быстроте и мощи его удара, верила, что все сложится удачно, но боялась разлуки, не решаясь отпустить его от себя. Она погладила его по плечу, поправила ленты на плаще, кружевное жабо. Она успокаивала себя этими деловитыми жестами, как бы давала понять всем, что он принадлежит только ей, что он пока еще рядом.

На графе был великолепный английский атласный костюм цвета слоновой кости на пурпурной подкладке, расшитый мелким жемчугом. Его дополняли высокие — выше колен — красные ботфорты из тонкой кожи.

— Вы уже надевали однажды этот костюм. По-моему, как раз в тот вечер, когда я вернулась в Голдсборо.

— Да. Мне тогда нужно было выглядеть достойно, как перед боем. Нелегко быть обманутым мужем.., или считаться таковым, — договорил он со смехом, видя непроизвольный протест Анжелики.

Пейрак привлек ее к себе, обнял и прижал к своей груди с такой страстью, что у нее перехватило дыхание.

— Берегите себя, любимая моя! — прошептал он, целуя ее волосы. — Умоляю вас, берегите себя!

Она почувствовала, что он никогда еще так не боялся оставлять ее. Отстранив Анжелику, Пейрак посмотрел на нее долгим взглядом, провел пальцем по ее лицу: вдоль бровей, по виску, к подбородку, словно желая запомнить свои ощущения, затем шагнул к столу, взял пистолеты и заложил их за пояс.

— Отступать поздно, — сказал он как бы самому себе. — Нужно идти вперед, выследить врага, заставить его показать свое лицо.., будь то даже лицо самого дьявола. Жребий брошен. Существует Голдсборо, Вапассу, наши фактории, рудники на Кеннебеке и Пенобскоте, наша флотилия… Надо сделать все, чтобы это сохранить.

— Что же нужно сделать?

Пейрак снова обнял Анжелику. На губах графа заиграла его обычная насмешливая улыбка, словно он хотел смягчить смысл дальнейших слов.

— Нужно отбросить страх и сомнения. Понимаете… Я боялся вас потерять, сомневался… Теперь я знаю: если бы не ваше предупреждение, я бы попал в расставленную ловушку… Такие повороты событий учат осмотрительности. Запомните, любовь моя: НЕ НУЖНО НИЧЕГО БОЯТЬСЯ… Следует призвать на помощь решительность и осторожность.., и врата ада никогда не откроются для нас.

Он уехал. На смену дождливому, ветреному дню пришел вечер.

Казалось, из помещений форта ушло человеческое тепло. Оставшись одна, без любимого человека, Анжелика чувствовала, как ею мало-помалу овладевает безотчетный, леденящий душу страх.

Она с радостью задержала бы у себя Кантора, чтобы поговорить с ним допоздна — ночь не казалась бы такой долгой. Но к вечеру юноша исчез вместе с Марсиалем Берном, Алистером Мак-Грегором и еще парой-другой приятелей. У них были какие-то свои секреты.

Днем Анжелика навестила Абигель.

— Я доставляю вам много хлопот, не так ли? — спросила супруга Габриэля Берна. — Если бы не я, вы могли бы поехать вместе с господином де Пейраком…

— Если бы не вы?! О да, конечно, но вы же существуете, моя милая Абигель, — весело ответила Анжелика, — а скоро появится еще маленькое драгоценное существо, которое принесет нам много радости.

— Я немного волнуюсь, — призналась Абигель, словно исповедуясь в непростительном грехе, — боюсь, что не справлюсь с испытанием, которое мне предстоит. Первая жена Габриэля умерла при родах. Я помню, я была там и все видела. Это было ужасно, такая беспомощность! И я вижу, что чем ближе мой срок, тем сильнее Габриэля мучают воспоминания…

— Перестаньте даже думать об этом, — притворно рассердилась Анжелика.

Она села возле Абигель на край большой, грубо сколоченной кровати и принялась рассказывать обо всех известных ей благополучных исходах беременности.

— Я чувствую, как у меня здесь перекатывается что-то круглое, — Абигель положила руку на живот, в области желудка. — Это, наверное, голова ребенка? Значит, сначала появятся ножки?

— Возможно.

— Что ж, ничего страшного. В таком положении роды порой проходят легче…

Абигель совершенно успокоилась. Зато Анжелика унесла с собой все ее сомнения и страхи. Она решила посетить госпожу Каррер.

— Я по поводу Абигель, сударыня. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

Жена адвоката нахмурилась.

Жизненный опыт, бодрость этой женщины, легко управлявшейся со своими одиннадцатью детьми, сделали ее незаменимой в Голдсборо.

— Абигель не слишком молода, — озабоченно проговорила она. — Тридцать пять лет — немалый возраст для рождения первого ребенка.

— Вы правы, но Абигель мужественна и терпелива, что немаловажно при родах, которые рискуют затянуться.

— Хорошо бы знать, каково положение плода.

— Не правильное.

— Значит, если роды затянулся, ребенок умрет.

— Он не умрет, — со спокойной уверенностью сказала Анжелика. — Так я могу рассчитывать на вас?

Затем она отправилась в индейский поселок в поисках старухи-индианки, о которой говорил Жоффрей де Пейрак. Старуха сидела в своем вигваме и курила трубку. В обмен на водку, хлеб из белой пшеничной муки и красное покрывало она согласилась в случае необходимости помочь советами или снадобьями. Она знала свое дело и владела секретами многих лекарств, состав которых был неведом Анжелике. К примеру, настоя из корней, облегчающего боль, но не прерывающего схваток, или обезболивающей мази, к которой прибегали в конце родов — при извлечении ребенка из чрева. В прошлом году действие этой мази испытала на себе Женни Маниго, когда она произвела на свет маленького Шарля-Анри.

Бедная Женни Маниго! Бедная француженка из Ла-Рошели! Бескрайняя, дикая Америка похитила и поглотила ее навсегда в своих дремучих лесах. Возвращаясь в поселок под мелким холодным дождем, Анжелика не могла унять дрожь. Голдсборо, с трех сторон окруженный темным лесом, а с четвертой — зажатый океаном, казался ей крохотной песчинкой, затерянной меж двух беспощадных, грозных стихий: леса и океана.

У берега не стояли корабли, отбыли многочисленные гости, которые приносили Анжелике так много хлопот все последние дни: жители Акадии, индейцы, королевские невесты и их «благодетельница», шумный маркиз Виль д'Авре со свитой священнослужителей… Серые сумерки спускались на соломенные крыши домов, скрадывая цвета и как бы подчеркивая беззащитность сгрудившихся на побережье хижин. Казалось, еще немного, и царственная, величественная стихия сметет и поглотит их.

Но из ощущения безнадежности рождалось противоположное чувство: в этих бедных хижинах жили люди, чьи отважные сердца были столь же горячи, как и огонь в их очагах.

Чуть дальше, в лагере Шамплен поселились уцелевшие англичане, не терявшие надежду заново отстроить то, что разрушили индейцы. Под защитой великодушных французов они терпеливо ждали конца своих мучений, молились, пели псалмы и нисколько не тревожились из-за близкого соседства со своим самым страшным врагом — иезуитом.