Ладно, надо отдышаться. Но и отдышаться не получилось. Ксюша взвизгнула и повалилась на пол, затараторив тонким голосом: «Господи, помилуй». Все увидели, как вторая баржа стала обходить первую, наваливаясь прямо на них. Нашли время плавать наперегонки!

Каха опять дал задний ход и побледнел. Неужели какое-то развлекательное плавание может обернуться гибелью? Зачем тогда все это было? «Авантюр» пятилась, снова дрожа всем корпусом. К счастью, волны теперь ей помогали. Причем все эти судорожные маневры и героические усилия яхты на баржах даже не заметили. Поле видимости из-за высоких бортов у этих великанов очень мало, особенно в такой кромешной тьме. Мельканье фонарей «Авантюр» они приняли за болтанку бакенов.

Уворачиваясь от двух ночных монстров, Каха сбился с пути и час они шли вообще куда глаза глядят. Ксюша тихо бубнила молитву, английские слова были позабыты. Остальные «яхтсмены» лязгали зубами от страха и холода.

Наконец наткнулись на свой фарватер, просчитали бакены – все это сделал Каха – и, с разбегу заскочив в устье Волги, не переведя дыхания, помчались дальше, словно боясь, что шторм может затянуть их обратно. Улепетывали всю ночь без передыха, причем Каха отстегнул бешеные деньги оторопевшему диспетчеру, чтобы для них одних открыли шлюз.

Под утро, окоченевшие, сонные и злые, в глубоком безмолвии они совершенно беспрепятственно причалили в Завидове и покинули злополучную посудину навсегда.

– Дайте объявление о продаже, – буркнул смотрителю Каха. – Я сухопутное, а не водоплавающее.

Отмокая в ванне и перебирая в памяти детали этого странного жизненного аппендикса, Алла недоумевала: «Кто принес на борт катастрофу? Кому беда села на хвост?» – не подозревая, что виной всему она сама.

Причем это была даже не катастрофа, а только генеральная репетиция чего-то большего и страшного. Раскаты дальнего грома. Алла начала сопротивляться пространству, и ему это не понравилось.

Сначала она об этом только смутно догадывалась, лишь отметив про себя, что Каха с честью выдержал испытание, чего нельзя было сказать об их романе. Роман съежился и усох. При тесном общении Каха неожиданно замкнулся в себе и резко отдалился. К тому же теперь она подозревала Каху в самых страшных грехах. Говорил же Осип Абрамович про кавказцев, что для них убийство – простое телодвижение. Или это «наше всё» говорило? Нет, надо незаметно закругляться.

Казалось бы, июль еще только начинался, еще ярко светило солнце, как в день их отплытия. Сессия была сдана, месть переложена в крепкие мужские руки Кахи. Даже мама порадовалаее, безошибочно опознав на коллективном фото любимую дочку.

«Эх, надо было схохмить и послать ей снимок без себя. Только хорошая мысля приходит опосля, – улыбалась довольная Алла. – Или, как говорил старый еврей, когда у него спрашивали, какую черту русского он хотел бы иметь: «Яхотел бы быть таким же умным, как русский потом». Дорогая мачеха, ты бы мною гордилась. Я не только запомнила все твои еврейские анекдоты, я нашла, как за тебя отомстить, и скоро твоя смерть будет возмещена отцовским разорением, – утешала себя Алла и не чувствовала прежней радости в предвкушении отчей крови. – Разорение. Какое неприятное слово. Разорение гнезда. Хорошо, скажем не «разорением», а «унижением». Унижение, впрочем, тоже плохое слово, в нем есть что-то змеиное. Нет, слово тут ни при чем. Оно не виновато. Плохо само унижение».

Отдышавшись с дороги, Алла вдруг поняла, что соскучилась по красноречивым вздохам прамачехи, скорбному лицу и драматическому голосу. «Ну и родню ты мне оставила, любимая мачеха». Но больше пошуршать о жизни было не с кем.

Во дворе Алла по привычке скользнула глазами по каштанам и обнаружила, что членообразные соцветия сменились не менее эротическими зелеными колючими яичками. «Что-то мне, как сексуальному маньяку, везде одно и то же видится, – усмехнулась Алла. – Это от недотраха! Когда же я, наконец, с ним кончу? Бежать без оглядки или трахаться до победного?»

Все ее тело сладко ныло и содрогалось, даже само по себе, от одного взгляда на зеленые шарики каштанов. Она ухмыльнулась своей гиперсексуальности и набрала код домофона.

В лифте на нее из зеркала глядела наглая, довольная, улыбающаяся физиономия нимфоманки. Алле стало смешно: «Хорошо, что я придумала эту месть, а то бы долго еще не узнала, что такое бешеный секс вхолостую. Ну хоть какой-нибудь ка-а-арликовый оргазмик! Чего только не бывает на свете. Может, в «Спид-инфо» написать? Дорогая редакция, помогите!»

Немного от этой избыточной чувственности перепало и прамачехе. Алла крепко обняла ее в дверях и громко чмокнула в обе щеки. Тарзан пришел в неописуемый восторг и бросился по такому случаю за мячиком. Здравствуй, дом!

– Как дача?

– Как плавание?

– Обалденно! – искренне воскликнула Алла.

– У меня тоже! – искренне повелась прамачеха.

Мгновение они продолжали стоять в обнимку и радоваться друг другу.

– У Софьи Владимировны прекрасный дом по Минке. Мы с ней на кладбище познакомились. Она сама и ее муж – адвокаты. Эх, знать бы их раньше, может, успели бы что-нибудь отсудить у Шишака. А я тебе пирог клубничный испекла! Со сметаной!

– Хитрюга, ты меня прикармливаешь? – засмеялась Алла. Ей нравилось, что прамачеха встречает ее нарядная и довольная, как дорогую гостью. Девушка привычно угнездилась на диване и рассеянно ждала подношений.

– Расскажи про путешествие. Он сделал тебе предложение?

– Рационализаторское? Нет, но это отдельная история. Мы чуть не утонули. Может, это знак? Что с ним я потону?

– Не говори так!

– Я потом тебе все подробно расскажу. Когда в голове уляжется. Но что-то мне в нем не нравится.

– Он агрессивный? – насторожилась прамачеха.

Алле не хотелось сразу признаваться, что так ловко придуманный ею план дает крен, поэтому она только беспечно махнула рукой:

– Знаешь, странно: у него двое маленьких детей, а он ни разу о них не заговорил.

– Ой! Я же не сказала тебе главную новость! Твой папа женился!

– По-настоящему?!

– Да, мне Лена Степанова звонила и рассказала.

– Это еще кто?

– Не помнишь? Его бывший ученый секретарь.

– Значит, наша пассия легализовалась? Но он же старше ее чуть ли не на тридцать лет. Что она в нем нашла?

– Наверное, Николину гору, – грустно съязвила Лина Ивановна.

– А может, хотела утереть нос Кахе. Как думаешь, это изменит его настроение? В смысле мести?

– Не знаю. Теперь деньги твоего отца становятся деньгами для его дочек.

– Надо подумать, – протянула Алла. Вдруг блеснула трусливо-спасительная мысль, что это отличный повод отступить от мести и свернуть весь проект, включая Каху… Нет, она не может подвести покойную мачеху. Или может?..