– Колюшка! – бросилась я к нему в слезах. Малыш испуганно отшатнулся. – Колюшка, ты меня не узнаешь? – со страхом прошептала я.

– Узнаю, мама, – испуганно ответил малыш и опустил голову, немного приблизившись.

– Колюшка, а что же ты не идешь, не обнимешь свою маму? – спросила я.

– Я боюсь, – прошептал мой мальчик. Потом подошел, обнял меня и заплакал. Я сидела перед ним на корточках и тоже ревела как белуга, сжимая маленькое тельце в объятиях.

Парадоксально, что именно в этот момент, после месяцев разлуки, когда мне так хотелось просто остановить мгновение и побыть с сыном, – именно в этот момент нельзя было раскисать ни в коем случае. Дети запуганы, они находятся под давлением, и единственный способ получить ответ о том, что происходит в доме – спросить самого ребенка. Маленькие дети, как известно, не лгут. А Колюшке всего пять лет.

Я достала из кармана диктофон и, собравшись с духом, щелкнула кнопкой:

– А что папа сказал? Мне нельзя видеться с вами?

– Да, – тихо отвечал Колюшка.

– А почему? Почему папа сказал так?

– Не знаю, – как призрак повторял мой сын.

– Сказал, что нельзя видеть маму?

– Да…

Слезы снова закапали у меня из глаз.

– Но ведь это же неправильно, да? – плакала я, гладя его по голове и окончательно потеряв счет времени…

– Яна Александровна! – донесся из-за двери встревоженный голос помощницы адвоката. – Скорее, пожалуйста! Охрана звонила Виктору Николаевичу еще сорок минут назад. Он будет здесь с минуты на минуту!

Я очнулась.

– Маленький мой. Вот бабушка передала подарочки тебе и Андрюше, – протянула я ему пакет с игрушками. Еще раз погладив Колю по голове, я выскользнула из гаража.

Кое-как снова перебравшись через забор, я доложила маме и адвокатам, что Андрюшу я повидать не успела – слишком мало времени.

– Надо позвонить, – обеспокоенно покачала головой Светлана Николаевна. – Уже три дня прошло, надо узнать, как его состояние, ребенка никто не осмотрел…

На наше счастье, к телефону подошли. Ответил Коля.

– Здравствуй моя лапочка, – взволнованно заговорила моя мама, стараясь побыстрее все объяснить. – Я тебе там слоника привезла, слоник один голубой, другой белый. Коля, и мышка там еще есть, и поросеночек. А ключик большой стеклянный – это для Андрюши, он хотел волшебный ключ…

Еще немного поговорив и повесив трубку, моя мама с дрожью в голосе произнесла:

– Коля сказал: «Бабушка, почему ты к нам не зашла, я тебя видел в окно – и тебе папа запрещает к нам приходить»?

На выезде из Жуковки мы столкнулись с машиной Виктора Николаевича. На этот раз стычки не произошло, он, будто не замечая нас, проехал мимо и последовал прямиком к дому. А мы поехали в милицию, снова писать заявление.

Я не знала, что дальше предпримет Батурин. Поскольку съемки были воистину душераздирающими и шокирующими, я боялась, что за пленкой приедут молодчики – юристы посоветовали тут же обнародовать эти съемки. Пленку показали по НТВ.

Господи, наверное, со стороны все это могло выглядеть очень смешно и абсурдно – на потеху праздной публике. Пресса еще долго не унималась, обсуждая, как это было весело и забавно – Рудковская, дескать, через заборы лазит. Но то, что пришлось пережить – не пожелаю никому. И мое счастье, что я, известный, публичный человек, который имеет возможность бороться с кем-то, кто априори сильнее и влиятельнее. Пока я и моя семья рассуждаем о том, что морально, а что аморально, Виктор Николаевич, невзирая на законы юридические и человеческие, ничуть не сомневается в своей правоте и творит все, что считает нужным, полностью уверенный в своей безнаказанности. И сейчас, в феврале 2009-го, на момент окончания написания этой книги, я все еще не знаю, где мои дети – хотя суд уже давно определил место их проживания со мной.

«Забор» не единственная пленка, которая способна вызвать слезы. В ответ тем, кто обвиняет меня в пиаре и привлечении интереса к себе, отвечу, что такие кадры в принципе пиаром быть не могут, поскольку стороннему зрителю суть действия не понятна и вызывает недоумение. Лезет женщина через забор. Ну и что? Но, к счастью, у меня есть и другие съемки: их удалось мне сделать скрытой камерой по совету адвокатов, ибо далеко не всегда Виктор Николаевич позволял мне увидеть детей в еще чьем-то присутствии. А наедине – он, я и дети, – Батурин говорил такие ужасные вещи, что невозможно даже представить. Для суда такая запись представляет высокую ценность. И нам не хотелось, чтобы она пропала. Пусть простит мне этот поступок строгое общественное мнение. Я боролась за своих детей.

В дальнейшем способы оградить меня от детей Виктор Николаевич изобретал довольно меткие и до боли обидные. Например, на последний из дней рождения Коленьки, это было летом 2008 года, он прислал телеграмму, где приглашал меня на празднование в кругу семьи, сообщив место, где пройдет торжество. В назначенный день с утра я, мои мама и папа приехали по указанному адресу, но никого не застали. Точнее, застали отъезжающую машину Виктора Николаевича, откуда мне махали руками и что-то кричали мои дети…

Представляете, а если бы мы приехали хотя бы на пять минут позже?

В полной панике мы вскочили в свой автомобиль и бросились догонять кортеж, который удирал от нас, как в самом крутом шпионском фильме. Я стала звонить Виктору Николаевичу, умоляя его позволить увидеть сыновей и сообщить место праздника. После короткой перепалки мне поставили условие – я могу приехать. А мои родители – нет. В итоге я все-таки выяснила место действия, догнав Виктора Николаевича и ребят у одного из причалов Москва-реки. Виктор Николаевич заказал речной трамвай и вместе с гостями и мальчиками уже собрался отчаливать. Без меня и без моих родителей.

Мы успели буквально к самому отплытию. Я вскочила на отходящий речной трамвайчик, у которого уже убрали трап. Бабушка и дедушка, к сожалению, не успели – да и не в том они возрасте, чтобы прыгать на ходу в отплывающий теплоход.

– Бабушка, дедушка! – в недоумении кричали Коля и Андрюша, которые стояли и смотрели на все происходящее. – Езжайте с нами! Почему вы остались?

В это время моя мама бежала по берегу за теплоходом и кричала:

– Подождите, подождите!

Но ее никто не слышал. Чуть позже с мамой прямо на улице случился сердечный приступ, ее увезли в больницу на «скорой». К счастью, в тот раз все обошлось.

Как только я ступила на борт теплохода, меня тут же обыскали, отобрали мобильный телефон, сумку, документы – и лишь после этого разрешили пообщаться с детьми. Меня спасло только то, что все это происходило прилюдно, и Виктор Николаевич не посмел при гостях, среди которых были весьма уважаемые люди, отказать мне в общении. Это был единственный раз, когда я провела с детьми три часа, играя и разговаривая обо всем на свете.