Мистер Торнтон подошел к ней:

— Мисс Хейл, мне жаль, что вы посетили нас в такой момент, когда можете подвергнуться опасности. Мама! Не лучше ли тебе пройти в дальние комнаты? Я не уверен, что они не пройдут с Пиннерс-лейн в конюшенный двор. Но если так случится, вам будет безопаснее там, чем здесь. Иди, Джейн! — сказал он, обращаясь к старшей служанке. И та ушла следом за другими слугами.

— Я останусь здесь! — ответила его мать. — Я останусь там, где ты.

И в самом деле, отступление в дальние комнаты было бесполезным. Толпа окружила служебные постройки с тыла, ее ужасный, угрожающий рев раздавался позади дома. Слуги поднялись на чердак с криками и плачем. Мистер Торнтон презрительно улыбнулся, услышав их. Он взглянул на Маргарет, стоявшую у ближайшего к фабрике окна. Ее глаза блестели, щеки раскраснелись, губы заалели. Почувствовав на себе его взгляд, она повернулась к нему и задала вопрос, который давно ее беспокоил:

— А где бедные рабочие, которых вы привезли? Там, на фабрике?

— Да! Я оставил их в маленькой комнате, у дальнего пролета лестницы, и просил не сбегать вниз, если они услышат, как толпа ломает двери фабрики. Но рабочим не нужны ирландцы, им нужен я.

— Когда здесь появятся солдаты? — спросила миссис Торнтон тихим, но твердым голосом.

Он достал часы и что-то посчитал в уме:

— Полагаю, что Уильямс ушел сразу же, как только я послал его, и, если ему не пришлось прятаться от толпы, они прибудут через двадцать минут.

— Двадцать минут! — воскликнула миссис Торнтон, впервые в ее голосе послышался ужас.

— Мама, немедленно закрой окно, — потребовал мистер Торнтон. — Ворота не выдержат еще одного такого удара. Закройте это окно, мисс Хейл.

Маргарет закрыла свое окно, а затем подошла помочь миссис Торнтон, у которой дрожали пальцы.

По той или иной причине шум на улице внезапно затих. Миссис Торнтон взглянула на лицо сына, будто хотела услышать от него, к чему теперь готовиться. На его жестко очерченном лице не было ни страха, ни надежды — лишь высокомерный вызов.

Фанни поднялась.

— Они ушли? — спросила она шепотом.

— Ушли?! — ответил он. — Слушай!

Она прислушалась. Они все услышали долгий, нарастающий вдох. Скрип медленно поддающегося нажиму дерева. Затем — грохот упавших тяжелых ворот. Фанни встала, шатаясь, сделала один-два шага к матери и упала к ней на руки без сознания. Миссис Торнтон подняла ее с силой, которая была не столько физической, сколько силой воли, и унесла из комнаты.

— Слава богу! — сказал мистер Торнтон, увидев, что они уходят. — Не лучше ли вам подняться наверх, мисс Хейл?

Губы Маргарет произнесли «нет!», но он не услышал, что она говорит, — ее голос заглушили топот бесчисленных ног у самой стены дома и свирепый хор грубых, разъяренных голосов, словно рычавших от удовлетворения, более ужасный, чем сердитые крики несколько минут назад.

— Не беспокойтесь! — сказал он, желая приободрить ее. — Я очень сожалею, вас, должно быть, напугал этот беспорядок. Но это скоро закончится, еще несколько минут, и солдаты будут здесь.

— О боже! — внезапно вскрикнула Маргарет. — Там Баучер. Я узнаю его, хотя его лицо искажено яростью; он пытается пробраться вперед, смотрите, смотрите!

— Кто этот Баучер? — спокойно спросил мистер Торнтон, подходя ближе к окну, чтобы посмотреть на человека, привлекшего внимание Маргарет.

Как только толпа увидела мистера Торнтона, она издала вопль, в котором не было ничего человеческого, — это был голодный рык какого-то ужасного, дикого чудовища, требующего пищи. Даже мистер Торнтон отшатнулся, потрясенный силой ненависти, которую он вызвал.

— Пусть вопят! — сказал он. — Еще пять минут… Я только надеюсь, что мои бедные ирландцы не сойдут с ума от такого адского шума. Крепитесь, еще пять минут, мисс Хейл.

— Не беспокойтесь за меня, — поспешно сказала она. — Но что будет через пять минут? Разве вы не можете ничего сделать, чтобы успокоить этих бедняг? Ужасно их видеть в таком состоянии.

— Скоро здесь будут солдаты, они образумят их.

— Образумят! — воскликнула Маргарет. — Как образумят?

— Так, как можно образумить людей, которые превратились в диких животных. О боже! Они поворачивают к фабрике!

— Мистер Торнтон, — сказала Маргарет, дрожа от обуревавших ее чувств, — немедленно спуститесь к ним, если вы не трус. Идите и поговорите с ними как мужчина. Спасите этих бедных ирландцев, которые из-за вас оказались в ловушке. Поговорите с вашими рабочими как с людьми. Поговорите с ними по-доброму. Не позволяйте солдатам прийти и перебить этих обезумевших бедняг, словно животных. Я понимаю, каково им. Если у вас есть мужество и благородство, выйдите и поговорите с ними лицом к лицу.

Мистер Торнтон повернулся и смотрел на нее, пока она говорила. Его лицо потемнело. Услышав ее слова, он стиснул зубы.

— Я пойду. Возможно, мне придется попросить вас проводить меня до дверей и запереть за мной дверь. Моей матери и сестре понадобится эта защита.

— О! Мистер Торнтон! Я не знаю, я, может быть, ошибаюсь… только…

Но он уже ушел, он был внизу в холле и отпер входную дверь. Все, что Маргарет могла теперь сделать, — побежать вслед за ним и запереть дверь; потом она снова поднялась наверх, потрясенная и с тяжелым сердцем. Она снова заняла место у дальнего окна. Мистер Торнтон стоял на ступеньках внизу, она поняла это по направленным на него тысячам озлобленных глаз. Но она не могла ни видеть, ни слышать ничего, кроме ропота дикого удовлетворения, прокатившегося по толпе. Она шире распахнула окно. Многие в толпе были всего лишь мальчишками, злыми и неразумными, злыми от своего неразумия, другие были мужчинами — голодными, как волки, жаждущие добычи. Она знала, как они стали такими. У них, как у Баучера, так же голодали дома дети. Готовые на что угодно, лишь бы добиться повышения жалованья, теперь они были взбешены сверх меры, обнаружив, что хозяин привез ирландцев, чтобы лишить их малышей хлеба. Маргарет все это поняла. Она прочитала это по лицу Баучера, полному безнадежного отчаяния и искаженному яростью. Если бы мистер Торнтон поговорил с ними, позволил им услышать себя… Ей казалось, что это было бы лучше, чем противостояние бешеного стука их сердец и его каменного молчания. С его губ не сорвалось ни слова — ни слова злости или упрека. Но может, он сейчас говорит с ними? Шум моментально стих, стал невнятным, будто под окном была не толпа людей, а стая животных. Маргарет сняла шляпку и наклонилась вперед, чтобы лучше слышать. Но она могла только видеть. Если мистер Торнтон и сделал попытку заговорить, то мгновенный порыв уже прошел и люди озлобились еще больше. Он стоял, скрестив на груди руки, не двигаясь, словно статуя. Его лицо побледнело от подавляемого волнения. Они пытались запугать его, заставить его отступить. Они подстрекали друг друга, чтобы кто-нибудь первым совершил насилие. Маргарет интуитивно почувствовала, что через мгновение они зашумят, что первый удар вызовет вспышку ярости среди сотен взбешенных мужчин и безрассудных мальчиков — и тогда жизнь мистера Торнтона окажется в опасности, потому что их негодование закипит, сметая все барьеры благоразумия. Маргарет увидела, как несколько парней в задних рядах наклонились, чтобы снять свои тяжелые деревянные башмаки — готовые метательные снаряды. Она поняла, что этой вспышки будет достаточно для взрыва, и с криком, который никто не услышал, она бросилась из комнаты вниз по лестнице, с силой подняла тяжелый железный засов, широко распахнула дверь и оказалась там, лицом к лицу с этими людьми, и ее глаза разили их пылающими стрелами укора. Башмаки так и остались в руках тех парней, их лица, такие свирепые минуту назад, теперь казались нерешительными, будто спрашивали, что все это значит. Она стояла между ними и их врагом. Она не могла говорить, но протянула к ним руки, силясь восстановить дыхание.