Тао с трудом заставила себя, сидеть на месте, ибо ей хотелось вскочить и бежать из этого нищего места куда глаза глядят.

Вместо ярких стеганых одеял или даже войлочной подстилки на кане лежала грубая циновка, мебель была старой, посуда — закопченной.

Юн понимал, что Taо не привыкла к тяжелой работе, и сельская жизнь кажется ей диковинной. Потому она даже не пыталась помочь его матери на кухне, как это, вероятно, делала таинственная Мэй, а сидела, сложив руки, с выражением нескрываемой брезгливости на красивом лице.

Обрадованная возвращением сына, которого почти начала оплакивать, Ниу приготовила лян гао, праздничное печенье из клейкого риса с добавлением сахара, изюма и кунжута. Юн понимал, что эти, ранее недоступные семье продукты, куплены на деньги, которые прислал Кун, и его одолевала досада.

Он уклончиво отвечал на вопросы о своей жизни и занятиях, говоря, что подрабатывал то тут, то там, а сейчас, наверное, появится больше возможностей заработать деньги, потому что надо восстанавливать то, что разрушил тайфун.

Не удержавшись, Юн все же тайком задал, матери вопрос, чем ей не нравится Тао, и получил ответ:

— Эта девушка похожа на облако, которое вечно меняет свои очертания и в конце концов может просто исчезнуть.

Через несколько дней после того, как тайфун накрыл и разнес половину города, на берегу стали возникать десятки хижин, построенных из различного хлама. Здесь пахло сыростью и гнилью, тут плодились крысы и распространялись смертельные болезни.

Бедняки жаловались, что море не выплевывает на берег ничего, что могло бы принести хоть какую-то выгоду. Где полезные вещи и сокровища разбитых в щепки и утонувших кораблей? Зато до сих пор было полно трупов: казалось, берег превратился в огромную покойницкую.

Когда Минь, сгорбленный мужчина с мутными от старости глазами, шаркая ногами, вошел в хижину, в первый миг его жене Дэ-хуа почудилось, что он наконец нашел что-то стоящее, ибо тот держал в руках нечто завернутое в красную с золотой вышивкой ткань.

— Что это? — радостно вскричала Дэ-хуа, чье воображение нарисовало шкатулку с драгоценностями некоей принцессы, которая, если верить слухам, утонула в заливе во время тайфуна.

— Ребенок. Его дал мне Эр-лэн.

— Ты сошел с ума?! На что он нам!

— Его можно выгодно продать, — пробормотал Минь.

— Кому сейчас нужны грудные дети? Если б Эр-лэн мог нажить на нем денег, он бы не отдал его тебе. Это девочка?

— Мальчик.

— Что мы станем с ним делать? Не пройдет и нескольких минут, как он раскричится!

— Эр-лэн влил ему в рот рисовой водки. Ребенок наверняка будет спать до утра, а утром отнесем его на рынок.

— Пусть только попробует запищать, — прошипела Дэ-хуа, — я вышвырну его за порог!

— Посмотри на эти тряпки, — примирительно произнес Минь. — Какая вышивка! Это младенец из знатной семьи.

Однако жена не сдавалась.

— И где прикажешь искать его родителей?! Их давно съели рыбы! Кстати, где Эр-лэн взял этого мальчишку?

— У рыбаков. Они нашли лодку, и в ней был этот ребенок.

Дэ-хуа презрительно хмыкнула.

— И твой приятель отдал его тебе, как только понял, что на нем не заработать ни единого шу!

— Может, отнести мальчика обратно?

— Пусть остается, — немного подумав, решила женщина. — Не удастся продать — выбросим прямо на рынке.

Минь положил ребенка в угол, словно куль с тряпьем, и повалился на дырявую циновку.

Резкий плач разорвал пелену сна и отозвался в глубинах утомленного сознания. Досадный, назойливый, он буквально вгрызался в нервы.

— Удивительно, как этот парень не захлебнулся! — воскликнула Дэ-хуа. — У него глотка размером с пасть дракона!

Она принялась трясти ребенка, но тот не унимался. Тогда старуха вышла на улицу и поплелась по берегу, проклиная все на свете. Ей с трудом удалось уговорить одну из соседок, которая имела грудного ребенка, накормить найденыша.

Утром Дэ-хуа и Минь отправились на рынок. Им повезло: в тот день на одной из площадей давал представление развеселый балаган. Здесь были акробаты, жонглеры, канатоходцы, а также всякие уроды, которых показывали за деньги. Нередко в таких театрах ставились непристойные пьесы, делавшие большие сборы.

Когда к старику и старухе подошел мужчина в темном одеянии, с красивым и властным лицом, по-видимому, хозяин балагана, те принялись расхваливать свой товар:

— Мальчишка здоровый и сильный! Слышали бы вы его голос! А посмотрите, в какие тряпки он был завернут!

— Где его родители?

— Утонули, — не моргнув глазом, заявила Дэ-хуа.

Покупатель и продавцы долго торговались. В конце концов, обе стороны остались довольны сделкой.

Возле повозок несколько неопрятных женщин готовили на костре еду. Швырнув ребенка одной из них, мужчина сказал:

— Позаботься о нем.

— Зачем еще один младенец, Пай? — осмелилась возразить другая. — Его придется кормить, а мы почти ничего не заработали в этом городе.

— Не заработали здесь, получим в другом месте, — жестко произнес мужчина. — Сейчас мы отправимся на север и, возможно, дойдем до Пекина. Ничейный мальчишка, из которого можно сделать евнуха или урода, и выгодно перепродать, всегда пригодится. Берегите эти тряпки! Если мы когда-нибудь отыщем его родителей, то искупаемся в золоте.

Иногда Мэй казалось, что нет ничего лучше, чем жить так, как она жила сейчас: ни о чем не заботясь, думая только о сыне. Пока что она была для него самым главным, незаменимым человеком: даже когда Айсина желали видеть Юйтан или Сарнай, именно Мэй держала его на руках.

В остальное время ее никто не беспокоил. Мэй не общалась с другими женщинами отчасти потому, что они были наложницами Юйтана или служанками наложниц, а она имела совсем другой статус. И потом женщины князя обеспечивали себе будущее, используя свои тела, тогда как она уповала только на сердце.

Сидя на качелях в саду с ребенком на руках, глядя на его смуглые атласные щечки, напоминавшие лепестки граната губки, глазки, похожие на два черных агата, Мэй упивалась тем, что Айсин принадлежит ей и Куну, так же как Кун — только ей и малышу.

Муж навещал ее каждую ночь. Поначалу это были торопливые, жадные, жаркие ласки, после чего Мэй испуганно умоляла Куна уйти. Сперва он соглашался, но потом стал задерживаться, и вскоре покидал ее только утром. Днем он, как правило, отлучался по служебным и иным делам, но все равно находил возможность проведать жену и сына. Он забрасывал их подарками, он был нежен и ласков с ними.

Вообще-то внуку правителя Гуандуна полагалось иметь не меньше четырех кормилиц, но Мэй справлялась одна. Она не допускала и мысли доверить Айсина другой женщине.