Мэй сильно отличалась от обитательниц женской половины дворца: каждый поворот головы которых, малейшее движение пальцев были выверены до тонкостей, тогда как она была сама естественность. Они даже мыслили в определенных рамках, в то время как Мэй позволяла себе сомнения и грезы.

Все здесь словно застыло в роскошной вечности, вместе с тем как она была изменчивой и живой. Существование в княжеском дворце походило на медленный танец, на глубокий сон, а Мэй хотелось бегать и дышать полной грудью.

— Не волнуйся, — уверял Кун, — сейчас ты кормилица, а потом станешь няней Айсина. Когда он подрастет, мы посвятим его в нашу тайну. А как только Сарнай и Юйтан покинут мир живых, я немедленно объявлю тебя своей женой. Поверь, мы сумеем представить доказательства того, что в тебе течет маньчжурская кровь.

— Ты хочешь, чтобы князь умер? — задумчиво произнесла Мэй.

— Не хочу. Он дал мне все, что мог, и я привязан к нему, ведь я никогда не знал другого отца.

— Как думаешь, он простил бы тебя, если б узнал правду?

— Нет, никогда.

Спустя некоторое время Сарнай сказала Юйтану:

— Тебе известно о том, что твой сын спит с новой кормилицей?

— Нет, — несколько нервно ответил Юйтан. — Разве это имеет значение?

— Он в трауре по Сугар.

— Траур предполагает отказ от повторного брака в течение года и соблюдение некоторых обрядов, но не полное воздержание.

— Это было бы лучше, чем делить ложе с какой-то безродной!

— Возможно, это позволяет ему пережить горе, — уклончиво произнес Юйтан.

— Мне кажется, что они были знакомы прежде, — заявила Сарнай.

— С чего вы взяли?! — изумился князь.

— Сугар призналась мне, что у Киана в Кантоне была женщина. Он много раз посещал ее, оставляя молодую жену в одиночестве. Сугар не удалось выяснить, кто она такая: бедная девочка была слишком горда, скромна и всецело предана мужу. И вот Киан приводит эту кормилицу. Откуда она взялась?

Демонстрируя пренебрежение к домыслам матери, Юйтан пожал плечами.

— Киан рассказывал о том, как они встретились.

— Чем его привлекла такая женщина?

— Не знаю, — раздраженно произнес князь, теряя терпение. — Возможно, ее губы блестят и без краски, взгляд чист, будто капли росы, а сокровенные уголки тела дарят райское наслаждение? В данном случае происхождение не имеет никакого значения.

— Не слишком ли много совпадений? — настаивала Сарнай. — Вдобавок как могло случиться, что Сугар и вся ее свита погибли, а ребенок, крохотный ребенок — спасся?!

— Вы хотите знать, как это было?

— Да.

— Зачем?

— Потому что правда — это меч, разрубающий иллюзии, Юйтан!

Когда Киан сообщил Мэй, что намерен взять ее и сына с собой в Кантон, она очень обрадовалась. Ей страшно хотелось вновь побывать «на воле».

Отцу он сказал, что хочет показать Айсина одному из самых известных в провинции гадателей, дабы узнать его судьбу.

— Судьба того, кому удалось спастись столь чудесным образом, не может быть несчастливой, — сказал Юйтан.

— И все-таки я за него волнуюсь: ведь это мой единственный сын.

— Я тебя понимаю, — вздохнул князь и, пользуясь случаем, добавил: — Через год ты можешь, жениться снова и заиметь еще детей.

— Едва ли это случится: я слишком скорблю по Сугар.

Юйтан сомневался, стоит ли это говорить, но все же сказал:

— Сарнай разнюхала, что ты спишь с новой кормилицей Айсина.

Отпираться не имело смысла.

— Да, это так.

— Кто она для тебя?

Киан помедлил.

— Женщина.

— А если она родит от тебя ребенка?

Он не мог не сказать правду:

— Я признаю его своим.

Князь помрачнел.

— Тогда будет лучше, чтобы этого не случилось.

Киан не стал рассказывать Мэй об этом разговоре, потому что в последние недели она была на диво спокойна и весела.

Собираясь в дорогу, она нарядилась в тонкие, летящие по ветру одежды. Проникавшее сквозь плетение шляпы солнце золотило ее лицо, и оно выглядело удивительно светлым и нежным.

Красота этого мира была беспорядочной, буйной, а запахи свободы опьяняли, словно вино. Полуразрушенный тайфуном город уже не выглядел нагим и беззащитным. Укрепления стен и мосты восстанавливались, в гавани кипела жизнь.

По вечерам яркие огни привычно отражались в воде каналов, отчего Жемчужная река казалась темной бархатной лентой, усыпанной золотыми блестками.

Киан признался Мэй в том, что ему удалось убедить отца выделить для восстановления города пятьсот тысяч лянов, и тут же добавил:

— И все-таки эта помощь — капля в море человеческой нищеты и бедствий.

— Из тебя может выйти очень мудрый и справедливый правитель, — заметила она.

Оставив Мэй и свиту обустраиваться в столичном доме, Киан отправился на встречу с братом.

Он не знал, жив ли Юн, приходит ли он на назначенное место или давно отчаялся увидеть старшего брата, потому, увидев знакомую фигуру, Киан едва не задохнулся от радости.

— Стихия пощадила тебя!

— Она подарила мне гораздо больше, чем отняла. Я спас прекрасную девушку и женился на ней, — смущенно признался Юн.

— Женился?! Ты еще так молод… Но я рад за тебя.

— Я слышал, что ты потерял свою супругу?

— Да. Божественное происхождение не спасло Сугар от жестокой судьбы. Но мы устроили ей подобающие похороны, и я надеюсь, что ее душа обрела покой в загробном мире.

Киан предложил зайти в чайную. Братья разговорились. Юн рассказал о поездке к родителям и немного — о Тао.

Услышав имя девушки, Киан немедленно спросил:

— У нее нет сестры по имени Мэй?

— Да, Тао говорила, что была, но они давно не виделись.

Что всегда отличало Киана в общении с братом, так это искренние, ничем не замутненные чувства. Он просто любил и давал все, что мог, не думая о последствиях.

— Тогда давай устроим им счастливую встречу!

Лучи полуденного солнца пронизывали пышные кроны деревьев, в гуще которых надрывались цикады, В великолепном саду с фонтанами и беседками суетились евнухи, покрикивая на служанок, выносящих во двор матрасы и подушки и раскладывающих их для просушки. Слуги-мужчины, напротив, заносили в дом тяжелые сундуки.

Мэй стояла, облокотившись на перила террасы, и наблюдала за царившей вокруг суетой с беспечностью единственной и любимой женщины господина. Во всяком случае, так показалось Тао, когда она вошла во двор и, подняв голову, уставилась на старшую сестру.