Да, они были там.

Мама, папа и израненная незнакомка.

Они лежали рядом, мама прижалась к отцу, спрятав лицо у него на груди...

– Ма... – ноги внезапно исчезли.

Вот только что были, а теперь их нет. Совсем. Олег покачнулся и, вцепившись рукой в дверной косяк, медленно сполз на пол, не в силах оторвать застывшего взгляда от синюшного батиного лица.

Сдавленно прошипев что-то не совсем литературное, Мартин кивком указал вбежавшему следом Федору на окна, а сам склонился над лежавшими и прижал пальцы к шее Ларисы Дмитриевны, а потом – Николая Павловича.

Лицо его мгновенно просветлело, он обернулся к Олегу и радостно заорал:

– Они живы! Ты слышишь – живы!!!

– Что?! – Ноги вдруг решили вернуться из небытия, подхватили обмякшее безвольным студнем тело и в долю секунды доставили его к кровати, на которой лежали родители.

Трясущиеся пальцы никак не могли нащупать пульс, и Олег прижался щекой к губам мамы – дышит! Слабо, но дышит!!!

А батя так совсем молодец, вон, уже веки дрожат, вот-вот очнется!

Главное, воздуху свежего побольше, но с поставкой последнего успешно справлялись распахнутые Федором настежь окна.

Олег украдкой вытер слезы радости и повернулся к склонившемуся над Катей-Кариной Пименовым:

– Ну, как она?

– Жива, – дернул щекой Мартин, рассматривая жуткие раны девушки, – больше ничего пока сказать нельзя. Господи, какой же гнус творит такое с девчонками?! Неужели все-таки кто-то из Кульчицких?!

– А вот это мы спросим у наших милых гостей, – процедил Олег. – Но пока меня больше волнует состояние бати и мамы, их бы в больницу надо. Может, «Скорую» вызовем?

– Зачем? У нас же вертолет на площади стоит, забыл? Вот на нем и отправим твоих, и эту беднягу тоже, а сами нанесем визит Кульчицким. Пока мои люди сюда будут добираться, побеседуем с нашей добычей.

В этот момент с улицы донеслось завывание сирены.

– О, пожарные вроде прибыли, – криво усмехнулся Олег. – Ну что же, почти вовремя.

– Федор, пойди разберись с ними, – приказал охраннику Пименов. – Главное, чтобы во двор не зашли, наших гостей не увидели. И со старушкой той бойкой поговори, как там ее...

– Матрена Ивановна.

– Вот-вот, с ней. Объясни, что никого больше вызывать не надо, мы сами справимся.

– Понял, – кивнул Федор и направился к выходу.

– Только с бабой Мотей поласковее, она хорошая женщина, – крикнул ему вслед Олег.

– И это понял.

– Олежка? – едва слышный шепот мамы выгнал на спину толпу радостных мурашек. – Вы все-таки успели!

– Да, мамуля, – Олег прижал к щеке мамину ладонь, – все хорошо.

– А Коля? Он как?

– В порядке, – прохрипел Ярцев-старший и закашлялся.

– Все, дорогие мои, никаких разговоров, – улыбнулся Олег. – Вам вредно. Сейчас в больницу вас отправим, вместе с находкой вашей. Вы у меня вообще молодцы, самые лучшие в мире!

– Это точно, – кивнул Мартин. – Самые лучшие.

Федор довольно быстро справился с поручением – уже через пять минут большая красная машина, отключив сирену, отправилась восвояси. Матрены Ивановны тоже не было видно, но только на улице. Поверх не очень высокого штакетника изредка все же мелькал белый платок бабульки.

Но увидеть она смогла только доставку ее соседей к здоровенной гаргелье с вертушкой на макушке, собравшей на сельской квазиплощади небольшую толпишку детей (взрослые все еще опасались покинуть свои дворы). Ярцевы шли сами, правда, с помощью Олега и высокого худощавого мужчины, лицо которого показалось Матрене Ивановне смутно знакомым.

А вот кого нес на руках один из прибывших на вертолете здоровяков, соседка рассмотреть не смогла. Вроде девушка молодая, одежка изорванная, руки и ноги в бинтах, но кто такая – непонятно. Главное – не Варенька, ее косу ни с чем не перепутаешь, а у незнакомки волосы были гораздо короче.

Но, судя по всему, весь сыр-бор разгорелся именно из-за нее. Ладно, вернутся Ярцевы домой – все узнаем.

Доставку ценного груза к месту назначения Пименов поручил Федору, как наиболее толковому и сообразительному из сопровождавшей его четверки секьюрити.

Так, теперь – звонок главврачу уже один раз проштрафившейся клиники, пусть готовится к приему новых пациентов да своих охранников посерьезнее мобилизует, ведь все люди Мартина сейчас движутся сюда, в Низовку.

– Ну что же, – Пименов нажал кнопку отбоя на смартфоне и повернулся к Олегу, напряженно следившему за взлетом вертолета, – с этой проблемой мы разобрались.

– А ты уверен, что с родителями не случится то же, что и с Варей? И Катя эта – очередной живой свидетель.

– Уверен. У этого урода сейчас земля под ногами горит, для него главное – шкуру свою гнилую спасти. Ты же видел, что творили его подручные – устроили захват дома средь бела дня, когда вокруг куча свидетелей! Кстати, о подручных – мне кажется, парнишки стосковались по простому человеческому общению, пора вернуться к ним и душевно побеседовать.

– Да, идем, – Олег направился было к своему дому, но остановился и, не поворачиваясь к Мартину, глухо произнес: – Как ты думаешь, Варя еще жива?

– А с чего ты взял, что нет?

– Но ведь ты сам сказал – у маньяка земля под ногами горит, он пытается уничтожить всех свидетелей, и Варю тоже...

– А зачем, в таком случае, ему надо было похищать ее? Проще попытаться покончить с помехой там, в клинике. А он пошел на огромный риск, чтобы увезти твою сестру живой.

– Но для чего?!

– Надеюсь, в качестве заложницы, – тихо проговорил Мартин, торопливо шагая к дому Ярцевых.

– Надеешься?! А что, возможны другие варианты?

– Да. И ты их знаешь. Но озвучивать их я не собираюсь. И даже думать о них не хочу, материализация мыслей и все такое.

– Ты разве веришь в это?

– Нет, но рисковать не хочу. – Пименов аккуратно прикрыл за собой калитку и направился к группе опарышей, весьма креативно облепивших беседку.

Правда, у обычных опарышей нет конечностей, а у этих они, конечности, были. И именно за эти конечности, по одной верхней и по одной нижней, визитеры и были прикованы наручниками к столбам беседки.

В целом получилось довольно забавно. А еще – болезненно и унизительно.

Но сочувственного отклика в душе ни у кого не возникло. А вот мстительное удовлетворение – да, было.

Потому что непротивление злу насилием – это не для нашей действительности. И терпеливо подставлять вторую щеку под удар, когда тебя со всей дури ударили по одной, смысла нет. Не устыдится никто, не раскается, не прочувствует всю гнусность своего нутра. А будет, глумливо гыгыкая, продолжать избиение.