* * *

Констебль Грин спал беспробудным сном человека, напичканного лекарствами.

Обе кисти забинтованы, рядом – капельница. Пострадали только руки. И, следовательно, его карьера в полиции.

– Ожог второй степени, – сказал врач. – Затронуты глубокие слои кожи, но кости и мышцы – нет. Когда пойдет на поправку, переведем его в Западный Сассекс, там лучшее ожоговое отделение на юго-востоке Англии.

Доктор направился к дверям.

– Ваш друг – настоящий герой, – добавил он напоследок.

Я вспомнил день, когда познакомился с Билли Грином. Как он едва стоял на ногах, впервые увидев убитого человека, как стыдился, что его перевели на бумажную работу. Знает ли этот мальчишка, сколько в нем силы и добра? И чем он будет зарабатывать себе на жизнь?

Из больницы я отправился на работу.

* * *

Боб сидел в кабинете для допросов.

В соседней комнате перед зеркальным стеклом столпилось множество незнакомых мне людей. Я смотрел на монитор, показывающий трансляцию с камеры.

Напротив Боба сидели Уайтстоун и Гейн, рядом с ним – адвокат, хорошенькая, строгая девушка в черном костюме.

Юристы становятся все моложе, подумал я.

У Мясника был сломан нос, под глазами чернели синяки, однако это не стерло с его лица ехидной улыбочки. Он выглядел как задиристая молодая обезьяна.

– Ян Пек, – сказала Уайтстоун; через микрофон камеры ее голос звучал совсем по-другому. – Вы обвиняетесь в убийстве.

Я не поверил своим ушам:

– Но ведь это не он!

Собравшиеся в комнате поглядели на меня и продолжили следить за допросом.

– Чушь собачья! – воскликнул я.

У двери стоял здоровяк-сержант:

– Туда нельзя.

Я оттолкнул его, вошел. Уайтстоун и Гейн, Боб и его хорошенькая защитница повернули головы. Кто-то произнес мое имя.

Я вытащил кинжал Ферберна – Сайкса, который позаимствовал у Кэрол из Имперского музея, и бросил его на стол. Клинок зазвенел.

– Покажи, как ты это сделал, – приказал я Мяснику.

Уайтстоун кивнула, и сержант, вошедший следом, положил руку мне на плечо. Я стряхнул ее. Он был сильнее, но связываться со мной не стал.

Адвокат вскочила, причитая о нарушении закона. Правда, я не совсем понимал, о чем она говорит. В спине, затылке и за глазными яблоками ворочалась боль.

Нож лежал прямо перед Мясником.

– Давай! Ты же крутой! Покажи, как ты резал глотки, – сказал я. – Брехун – вот ты кто, чертов фантазер, жалкий человечишка!

Гейн орал. Орали все, кроме Боба. Тот взглянул на кинжал, потом на меня, будто взвешивал что-то в уме. Наконец облизнулся и встал.

В кабинете наступила тишина.

– Давай, – повторил я уже спокойнее и подбодрил его улыбкой. – Покажи, как ты это делал.

Боб, то есть Пек – без разницы, как его звали, – взял нож, и все снова принялись орать.

Меня схватили, я вырывался, а Боб наблюдал за нами, стоя с оружием в руке. Он медленно изобразил режущий удар.

– Вот так…

Я шагнул к нему:

– Брехун вонючий!

Одной рукой я схватил его запястье, другой ударил в бицепс. Нож упал на стол.

– Вулф, – сказала Уайтстоун. – Макс, пожалуйста, послушай.

– Убийца – не он. Ни к Хьюго Баку, ни к Джонсу, ни к Филипсу он не имеет никакого отношения. Говорю вам, этот парень не умеет обращаться с кинжалом.

И тут я заметил в глазах Уайтстоун слезы.

– Мы обвиняем его в убийстве инспектора Мэллори, – произнесла она. – Мэллори умер по дороге в больницу. От потери крови.

Сержант взял меня за плечи.

– Мне жаль, Макс, – сказала Уайтстоун. – Шефа больше нет.

* * *

В Первом отделе находилась только Эди Рен. Когда я вошел, она подняла голову:

– Хочу вам кое-что показать, Вулф.

Я стоял у окна, глядя на Сэвил-Роу, и думал о миссис Мэллори. О том дне, когда она сказала мне, что мы со Скаут – семья, пусть даже весь мир хочет показать нам, будто это не так. В глазах помутнело от слез. Сквозь их пелену я смотрел на поток машин. Губы кривились от мучительного, безнадежного горя.

Ей, наверное, уже рассказали. Миссис Мэллори знает, что муж не вернется домой. Она останется в маленьком доме в Пимлико совсем одна, с собакой, фотографиями, воспоминаниями и разбитым сердцем. Эта мысль сдавила мне горло, вцепилась когтями в душу. Казалось, беспомощным слезам не будет конца.

– Макс? – позвала Эди.

Я посмотрел на крыши домов. Вытер глаза, однако не обернулся.

– Инспектор Мэллори умер. – Собственный голос показался мне чужим. – Боб вонзил нож ему в шею. Не успели даже довезти до больницы.

– Знаю. Я не встречала человека добрее, и он был лучшим на свете полицейским. Но вы должны взглянуть на страницу Боба. Там его последнее сообщение. Вы меня слушаете?

Я покачал головой:

– Нет. Не слушаю, Эди. Мне все равно. Что бы там ни было, мне плевать.

– Так нельзя, Макс. Убийца по-прежнему на свободе. И в мире полно еще злобных уродцев. Посмотрите на меня, пожалуйста.

Я молчал. Рен вдруг взяла меня за руку и потащила к компьютеру.

– Прочитайте сообщение, – потребовала она.

Я взглянул на монитор.

Никакого Оппенгеймера на странице не было, на его месте появилась маленькая черно-белая фотография. Сначала я не мог разобрать, что на ней. Там была какая-то мешанина разбитых квадратиков. Затем я присмотрелся и понял, что это город. Целый город, уничтоженный в мгновение ока. Я взглянул на тег – он был точно команда миллионам поклонников:

#убейсвиней

Я прочел сообщение, не понял его и прочел снова. Слова и цифры были настолько знакомы, что казалось, будто я вижу их не на мониторе, а только у себя в голове.

– По-моему, это ваш адрес, – сказала Эди.

Я вылетел из кабинета.

* * *

Они возвращались из школы. Моя дочь и миссис Мерфи смеялись, глядя на счастливого пса, который трусил рядом с ними, держа в зубах кусочек рогалика.

Увидев меня, обе перестали улыбаться.

– Что стряслось? – спросила миссис Мерфи.

– Простите. Нам нужно идти.

Я усадил Скаут и Стэна в машину, велел дочери пристегнуть ремень и нажал на газ, понимая, что скоро на дорогах будет не протолкнуться. В зеркало я видел, что миссис Мерфи стоит на тротуаре и смотрит нам вслед.