И она неспешно, как владимирский тяжеловоз, понесла свой гладкий круп в прихожую.

Сергеев подумал, что кушать ему совершенно не хочется. Сама мысль, что ему придется еще час с лишним пробыть в обществе искусственно радушной Рысиной, вызывала потерю аппетита. Он был для нее не просто незваным гостем. Он был тенью прошлого. Того прошлого, которое Елена Александровна похоронила много лет назад и, наверняка, успела хорошо подзабыть. Или не хотела вспоминать, что, в сущности, одно и то же. Сергеев не питал иллюзий по поводу глубоких чувств госпожи-генеральши к деду, расчет был — и тщательный. Но, насколько он мог судить о деде, за будущее благополучие Елена Александровна расплатилась сполна. И это была немаленькая цена. Так что ни зла, ни неприязни к дедовой вдове Михаил не питал, и ее тщательно скрываемая неприветливость воспринималась Сергеевым, как должное. Единственное, что настораживало, вернее, даже не настораживало, а вызывало тот самый ситуативный зуд, была несвойственная «бабушке» культура речи и четкость в выражении мысли. Образы, конечно, могли не совпадать, но не настолько же? Значит, где-то шла игра, вершилась подмена… Попробуйте, будучи человеком недалеким и глупым изобразить умницу. Получится? Сомнительно. А вот наоборот — тут гораздо проще. При наличии актерского таланта, разумеется.

Сергеев покачал головой. Интересная «бабушка» получается — не «бабушка», а Сара Бернар. Или, все-таки, воображение разыгралось?

В прихожей бубнили голоса. Потом мимо прикрытых неплотно дверей по направлению к кухне скользнул силуэт.

Сергеев устроился в кресле поудобнее и с удовольствием закурил. Судя по тому, с каким «вниманием» беседовала с ним Рысина, она в гостиную вернется вряд ли — скорее уж станет в помощь к кухарке картошку чистить или овощи мыть.

Но Сергеев ошибся. «Бабушка» появилась в дверях, уже сменив фривольный халат на достаточно строгий домашний костюм, в чулках и туфлях на удобном низком каблуке.

Она налила себе и Михаилу еще по одной порции выпивки, уселась на прежнее место и, поставив стакан на столик, с ловкостью фокусника извлекла из — под пиджачка плоский никелированный пистолетик.

Сергеев даже обалдел, в первый момент. Удивился настолько, что рефлексы, которые должны были сработать еще до того, как ствол появился на свет божий, до сих пор пораженно хлопали глазами и чесали в затылке.

Ай, да госпожа-генеральша! Ай, да бабушка — жена дедушки! Достойная супруга, нечего сказать.

Госпожа Рысина пистолет на «внука» наставлять не стала — то ли из гуманистических соображений, то ли по глупости, а не исключено, что по двум причинам сразу. А могла, конечно, и не догадываться, насколько Сергеев опасен в такой вот ситуации.

Просто, обозначив движение, выложила старый, почти антикварный «браунинг» на столик, направив пистолет на развалившегося в кресле Михаила. Пистолетик, несмотря на размер, был не игрушечный. С расстояния в пять метров (а пяти метров между ними не было, было меньше) да пулями с мягкой головкой можно было и слона «уделать», не то, что близкого родственника, сидящего напротив, с коленками, задранными выше головы.

Михаил улыбнулся, причем вполне искренне, и вопросительно поднял бровь. Рысина тоже улыбнулась в ответ своей фарфоровой улыбкой, и сказала дружелюбно:

— Вы, Миша, внимания не обращайте, это так, на всякий случай.

— Господь с вами, Елена Александровна, — сказал Сергеев с обидой в голосе, — какой — такой случай? Я что — вас ограбить или убить собирался? Или, не дай Бог — изнасиловать?

Рысина рассмеялась. А вот смех у нее, отметил он, был как в молодости, неприятный, визгливый, с какими-то подхрюкиваниями.

В комнату из прихожей вошли два молодца — одинаковых с лица. Грамотно вошли, можно сказать — материализовались. Хорошие, но не очень дорогие костюмы, черные туфли, каменные выражения на гладко выбритых мордасах. Для профессионалов они были недостаточно дружелюбны — те могли позволить себе улыбку. Но на новичков дилетантов тоже походили мало. То, что ребята не были «бабушкиным» секьюрити Сергеев уловил сразу.

— Спокойно, — сказал он, демонстрируя стакан в одной руке, и пустую ладонь второй, — я без оружия, ребята! Так что не надо резвиться!

Сказать честно, при великой надобности, он бы уделал и этих двух, и старушку с «браунингом» за несколько секунд, даже из этого дурацкого, неудобного кресла, но необходимости в этом не было — чего зря людям жизнь портить?

— Вы, Миша, не обижайтесь, ничего личного, — сказала Рысина, — всего-навсего исполняю инструкции.

— На внука, почти родного, — с упреком проговорил Сергеев, — я ж к вам, бабушка, со всей душой! Что ж вы, совсем стыд потеряли, старая женщина?

В ответ на последний эпитет, Рысина поменялась в лице и явно испытала сильнейшее желание пристрелить родственничка. Или, по крайней мере, прострелить ему какую-то из конечностей.

— Перебор, — подумал Сергеев, наблюдая, как звереет госпожа-генеральша, — как бы морду не исцарапала!

— А вы, что стоите, архаровцы? Мне что — за вами следовать? Или здесь беседовать будем?

— К стене стань, остряк! — отозвался один из молодцев, светловолосый, с поломанными ушами, не вынимая правую руку из-за обшлага. — Ноги на ширине плеч, руки на стену!

Пушки они не доставали — самоуверенные ребята. Мельчает контора. «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя… Богатыри — не вы!»

Сергеев нехотя встал, поставил стакан на столик, посмотрел на троицу с любопытством и стал у стены, как просили.

— Ноги дальше! — приказал светловолосый.

Михаил подчинился. Не было у него желания и особенного азарта устраивать показательные выступления. Пусть обыщут. Все-таки коллеги, как-никак. С собой ничего такого нет. Деньги, нормальные документы, если не копать глубоко. Оружия никакого — даже пилочки для ногтей нет. И, по впечатлению первому, хоть оно и бывает обманчиво, его обижать пока не собираются. Явно на беседу повезут. Только вот — с кем?

Ах, бабушка, бабушка… Неужели нельзя было мирно, по-родственному? Пистолеты, громилы какие-то неловкие — из России с любовью. Сергеев вспомнил киношную Розу Клебб и невольно расплылся в улыбке.

Знала б Елена Александровна, кто пришел к нему на ум — выстрелила б наверняка. Странная все-таки штука, ассоциации.

Светловолосый обхлопал его по бокам, проверил предплечья и лодыжки, провел между лопаток своей широкой ладонью, как утюгом, и отошел.

— Что в карманах — на стол! — приказал он, нахмурясь еще больше.

— Наверное, для устрашения, — подумал Сергеев, вынимая из пиджака его содержимое.

Паспорт и бумажник перекочевали в руки второму бодигарду: высокому, с бритым черепом и неожиданно маленьким подбородком и носом. Даже не носом, носиком, на массивном, как чугунная сковорода, лице.

— Значит, Касаткин, Петр Константинович, уроженец Сыктывкара. Прописка донецкая, — сказал он с вопросительными интонациями в голосе. — Так?