Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Запускай! — разрешил я. — Но будь осторожен…
На сей раз Уве оказался еще более растрепан, нежели обычно, и к тому же изрядно подшофе. На ногах юнец стоял твердо, но лицо раскраснелось, глаза отчаянно блестели, разило перегаром.
— Вы оскорбили Лорелей! — с порога заявил школяр. — Обидели лучшую девушку на всем белом свете!
— К делу, Уве! — потребовал я, опасаясь, что за этими словами последует вызов на дуэль.
Юнец икнул, оглянулся на стоявшего за спиной Хорхе и попросил:
— Можно воды?
Слуга посмотрел на меня, дождался кивка и лишь после этого исполнил просьбу нежданного гостя. Уве напился, шумно выдохнул и встал у стола.
— Я чрезвычайно опечален вашим поведением, магистр!
— Могу себе представить.
— Мое сердце разрывается от несправедливости и тоски! Я не мог сегодня заниматься!
— Печально слышать такое…
— Я пил! Пил весь день!
— В вашем возрасте это простительно.
Уве словно не слышал моих реплик, он будто говорил сам с собой, и это заставляло нервничать. Юнцам свойственно совершать опрометчивые поступки, о которых они, протрезвев, безмерно сожалеют, а кто знает, какой фокус выкинет пьяный, влюбленный и обозленный школяр с факультета тайных искусств?
— Я ходил из одного заведения в другое… — продолжил Уве будто заведенный. — И под вечер ко мне подсел один человек… Сначала я не понял, о чем он толкует. Потом выпил еще и забылся. Но сейчас я трезв, и мой долг — сказать вам, сказать…
Я через силу улыбался, ожидая продолжения, рука замерла у накрытого полотенцем пистоля.
Из Уве словно выпустили воздух, он без приглашения опустился на стул и глухо произнес, глядя куда-то себе под ноги:
— Тот человек сказал, что вы, магистр, выставили меня на посмешище. Сделали из меня шута. Но еще хуже — нанесли оскорбление сеньорите Розен. И смыть это оскорбление можно только кровью…
Хорхе весь подобрался, готовясь к рывку, но школяр лишь еще больше сгорбился.
— Я считаю, что вы поступили дурно и недостойно, магистр! — вдруг заявил он. — Но убийство… Меня подговаривали убить вас, а это неправильно!
— Неправильно вам убивать меня? — уточнил я, нацепив на лицо маску беззаботного веселья. — Или неправильно убивать меня вовсе?
— Вы мне не верите! — Уве порывисто вскочил и развернулся к выходу.
— Стой! — потребовал я. — Мне действительно интересно знать.
— Мы — ученое сословие! Мы должны держаться вместе! Насилие недопустимо!
Удивительное дело, но иной раз польза бывает и от юношеских иллюзий, наивности и максимализма. И поскольку настроения молодых людей переменчивы как ветер, стоило закрепить их чем-то неизмеримо более стабильным. К примеру, деньгами.
Я выудил из кошеля двадцать крейцеров, поднялся из-за стола и сунул серебряную монету в ладонь опешившего от неожиданности Уве.
— Зачем это? — пролепетал школяр. — Мои убеждения…
— Как выглядел тот человек? — перебил я ненужные словоизлияния.
Уве наморщил лоб:
— Мужчина. Немолодой. Незнакомый. Простите, магистр, я был нетрезв и почти не смотрел на него. И мне не нужны ваши деньги!
Я ухватил паренька за руку и заставил сжать монету в кулаке.
— Завтра ты посетишь те же заведения, что и сегодня. Будешь есть там на эти деньги и пить. Если узнаешь сегодняшнего провокатора или он сам подойдет к тебе, дашь знак этому почтенному сеньору.
Уве заколебался, и я спросил:
— Ты же не хочешь, чтобы моя безвременная кончина оказалась на твоей совести?
Наверное, школяр не слишком расстроился бы из-за подобного исхода, пришлось слегка сгустить краски.
— И сам подумай, как в этом случае поступят с неугодным свидетелем?
Вот тут Уве пробрало.
— Хорошо, — сипло произнес он. — Сделаю!
Хорхе проводил школяра к выходу, вернулся и спросил:
— Мы отдавили кому-то любимую мозоль?
Я обреченно вздохнул.
— Скорее, задели болезненное самолюбие семейства Розен. Пожалуй, возьму живоглотов с собой. Лавка на Герде, ты поищи подходы к слуге книжника и походи с Уве, вдруг он кого-нибудь узнает.
— Сомневаюсь, магистр…
— Попытаться все же стоит, — вздохнул я. — Все, иди спать! Мне надо еще поработать. Свечи потушу сам. И да — по возможности, расспроси людей насчет графа Розена.
Хорхе отправился в свою каморку, а я отпер дорожный сундук и вынул из него деревянный ящичек. Внутри на соломенной подложке покоилась бутыль из зеленого стекла с пробкой, залитой сургучом. На некогда красочной, а теперь выцветшей этикетке с синим василиском помимо одного-единственного слова «ром» была криво намалевана цифра пятнадцать. Перебравшееся из Гиарнии на Берег Черного Жемчуга семейство де Суоза полагало свою продукцию безмерно известной и пренебрегало броскими названиями, гербами и подписями.
Взвесив бутылку в руке, я какое-то время разглядывал ее, затем поставил на стол и отвернулся к зеркалу. Мое отражение посмотрело в ответ с явным неодобрением.
— Завтра еду в Кларн, — сообщил я.
Зеркальный близнец промолчал.
— Полагаешь, гонюсь за призраком? Думаешь, все дело в профессоре Костеле? Вздор! Мне важно узнать, какие книги просматривал Ральф в библиотеке кафедрального собора. А здесь… Что делать здесь? Допросить сеньориту Розен? На каком основании? В лучшем случае меня растерзает законник ее папеньки, в худшем тот заявится собственной персоной, вот тогда и начнется самая потеха. Ты умный, что предлагаешь сделать ты? Косого книжника прижать не на чем, даже не заикайся об этом. Так что мне остается?
И вновь ответом была тишина. Я вздохнул и задул свечу. Завтра еду в Кларн. Точка!
Спал плохо. Снился серебряный лик полной луны, где-то во тьме гудел осиный рой, ворочались в подсознании мрачные тени прошлого, пытались выбраться, пробовали затянуть к себе. Не смогли.
Немудрено, что проснулся разбитым, словно не отдыхал, а всю ночь напролет корпел над бумагами. Голова была тяжелая-тяжелая, и какое-то время я сидел на кровати в ожидании, пока выветрится одуряющая сонливость. Затем взял кружку со вчерашним травяным настоем, сделал пару глотков, покрутил шеей, разминая занемевшие мышцы.
Из своей каморки выглянул Хорхе, зевнул и сообщил:
— Для завтрака еще слишком рано, магистр.
— Планы изменились, — ответил я. — Беги к живоглотам, пусть Герда проследит за сеньоритой Розен. Ты ведь выяснил, где она живет? Что там с прислугой?