– Какого черта его понесло в эти трясины? – удивленно спросил я, и Данила недовольно поморщился.

– Не поминай нечистого, – сделал он мне замечание и перекрестился. – А в парму этот лешак не идет, потому как разумеет отлично: на лошадях да с собачкой мы по следу его скоро настигнем И тогда пощады не жди. А вот в болотах он думает затеряться, след свой в воде замочить, дабы Секач его потерял. Да тока не знает, болезный, не ведает, что Господь нам помогает. Не уйтить ужо от кары Господней. К ночи отправим мы этого беса, прости меня Хосподи, на суд Божий, – пообещал мне Данила и пустил коня по звериной тропе бойкой рысью.

Уверенность спасовца передалась мне, я улыбнулся зловеще и выслал коня шенкелями. Он перешел на легкий галоп. Как будто и не было позади двух изнурительных дней пути через болото и сузем. И не было ранения в шею, из которой я час назад выковыривал кусочек свинца. «Хороший жеребец Орлик», – порадовался я и, на ходу похлопав его по потному крупу, негромко сказал:

– Мы с тобой не то, что до Кослана доскачем. До самого Питера, парень. Я покажу тебе Аничков мост и Медного всадника…

Данила не слышал, что такое я там бурчу себе под нос. Он уже выехал на край болота и сразу указал мне на маленькую серую человеческую фигурку, торопливо пробиравшуюся через кочкарник в направлении гривы, на которой мы провели сегодняшнюю ночь. Рядом с Косяком – а в том, что это был он, я даже не сомневался – маячила белая точка. Собака. Все сходится. У меня отлегло от сердца. Теперь эта сволочь от нас не уйдет!

– С версту уже отошел, – заметил Данила. – С ружжа не достать.

«Хотя бы подранить, – подумал я. – Тогда бы догнали его без проблем. Вот ведь геморрой подкинули проклятые урки! Носись теперь по болотам за одним из этих ублюдков, когда и так нету времени!.. Да и бинокль, как назло, забыл в рюкзаке. Правда, остался еще „Нимрод“, который – как знал! – установил на дробовик…»

Я спешился и выбрал место, где можно было удобно лечь, опирая ствол «Спаса» о поваленную березу.

– С ружжа не достать, – уверенно повторил спасовец, но все же, не слезая с коня, наблюдал за мной с большим интересом.

– Попытаюсь.

Я припомнил, что мне в свое время рассказывал самоед. Прицельная дальность у «Спаса-12» – 500 метров. Сейчас до цели в два раза дальше. Правда, «Нимрод» рассчитан на такую дистанцию. Но от этого не намного легче. Рассеивание пуль настолько большое, что попасть в Косяка – тем более, мне, дилетанту, – можно только случайно. Эй, где ты там, госпожа Удача?

Если верить показаниям дальномера, до цели было метров восемьсот-девятьсот. Всяко не километр. Уже легче. Я отрегулировал «Нимрод» на эту дистанцию, включил лазерный целеуказатель, и на спине медленно пробиравшегося через кочкарник мужика вокруг перекрестия прицела задрожал маленький красный кружочек. Мягко, как меня и учили, надавил на спуск. Мимо! Еще один выстрел… еще один промах. Я отнял глаз от окуляра и перевел дыхание.

– Черт! Распроклятие!

– Не поминай нечистого, братец.

Я снова плотно прижался к наглазнику.

Выстрел!

Есть!!!

Всего с третьей попытки!

Серая фигурка упала. Уткнулась рожей в глубокий мох. В шестикратный «Нимрод» я четко видел, как Косяк лежит без движения, а вокруг него суетится белая лайка.

– Кажись, угодил ты в него, – с удивлением заметил Данила. – А може, придуривается. Будто поранен. А ночью подымется и ищи-свищи ветра… Надыть проверить.

– Пошли, – с энтузиазмом откликнулся я.

– Не-е-е, братец. Ты тута лежи. Меня прикрывай да за конями приглядывай. А я уж ка-быть и сам. С помощью Божьей. – И спасовец, закинув за плечо свою «тулку», отправился через болото к Косяку – то ли мертвому, то ли раненому, то ли придуривающемуся. А я так и остался лежать за толстым стволом березы, поставив «Спас» на предохранитель и с трудом борясь со сном. Что за проклятый выдался день! И вообще что за проклятое выдалось путешествие через тайгу! Я ожидал, что это не будет легкой прогулкой с пикником на природе. Но даже в самом жутком ночном кошмаре мне не могло бы пригрезиться, что из этого выйдет такое! С тяжелой болезнью, с перестрелками, с трупами. С потерей Настюши…

Эх, Настя-Настена, и зачем же ты связалась со мной, непутевым?

Данила наконец дошел до Косяка, снял с плеча «тулку», отпихнул ногой бросившуюся на него собаку. Я наблюдал за всей этой картиной через «Нимрод». Спасовец долго стоял возле поверженного противника. Тот наконец пошевелился, перевернулся на спину, но подняться на ноги и не пытался.

Они о чем-то мирно беседовали минут десять – пятнадцать, и я уже начал нервничать: «Что ж так долго? Исповедует, что ли, святоша мужика перед казнью? Зачитывает ему приговор? Какого черта?! У нас и так совсем нету времени. До темноты надо похоронить Трофима. Еще избавиться от трех трупов. Что-то придумать с павшими лошадьми. И главное: мне скорее надо к умирающей Насте!!! А они там рассусоливают, словно старухи на скамеечке возле подъезда…»

Данила хладнокровно направил ствол «тулки» в голову Косяка. Через мощную оптику я четко видел, как тот широко открыл рот, мне даже послышались отзвуки отчаянного предсмертного вопля. Потом моих ушей достиг сухой хлопок выстрела. Еще один выстрел – на этот раз по собаке. Данила закинул «тулку» за спину, наклонился и поволок труп к ближайшим зарослям осоки. Тоже верно. Нехорошо жмуру валяться вот так, на обозрении. А в высокой осоке хрен так сразу его и найдешь. Пока Косяка обнаружат – если вообще обнаружат, – мы будем ох как далеко отсюда. Нас будет уже не достать. Я очень на это надеялся…

– Ты угодил ему точно в хребет. Ноги отнялись, – доложил мне по возвращении спасовец. – О пощаде просил. Каялся, аспид. Дык чего передо мной? Перед Господом каяться будет. К нему его на исповедь и отправил.

Я был несказанно поражен тому, как хладнокровно богобоязненный спасовец добил мужичка-подранка. И как цинично теперь об этом рассказывает.

– Не по-божески это, что земле его не придали, – высказал свое мнение я, устраиваясь в седле. – Да и собака-то их не виновата ни в чем.

– Касаемо лайки – то так, – согласился Данила. – Да тока она к утру уже прибегла б домой. Глядишь, народ бы там всполошила, сюда бы, не приведи Господь, кого привела. Нехорошо это нам. Хотя и жалко тварь божью. – Он помолчал, подтягивая на жеребце подпругу. Потом вскочил в седло, шлепнул коня ладошкой по крупу. – А касаемо того, что демона этого не хоронили. Дык пущай его зверье подберет. Неча антихристовым отродьем землю поганить… Поехали, Коста, хоронить Трофима.

Я молча пожал плечами и направил Орлика в чащобу сузема, размышляя о том, что мне никогда не суждено усвоить те принципы, которыми руководствуются скрытники. С одной стороны фанатичная набожность, сплошные песнопения и молитвы, ласковые словечки и поцелуйчики… «Грех, грех, грех. То не по-божески…» И вдруг для меня открывается, что, оказывается, совершенно по-божески добивать раненого и припрятывать его труп в зарослях осоки: «Пущай зверье подберет. Неча землю поганить антихристовым отродьем…» М-да, спасовцы-спасовцы… Впрочем, не мое это дело, как вы живете и чем питаетесь. И вообще, сейчас мне положено беспокоиться совсем о другом: как там бедняжка Настасья?