Щелкнул металл.

Сергей обернулся и увидел, что очкастый гнойник сидит наполу прихожей, в руке у него ПМ. Откуда узнал, что в барсетке оружие –непонятно, но по перекошенной роже было ясно: сейчас выстрелит. Дронов на егоместе и сам бы выстрелил.

Скорей в Режим, пронеслось в голове. Рука дернулась клацкану, где иголка.

– Я тебе дам иголку, – прошипел пижон Роберт. Снял пушку спредохранителя, дослал патрон. Крикнул Марии, назвав ее другим именем. – Анна,отойди!

Про иголку-то он откуда? Ведь ни одна живая душа, дажеСэнсэй не знал!

Всё, кранты, понял Дронов и шагнул в сторону, чтобы пуля,пройдя насквозь, не зацепила Марию.

Подонок тоже на нее глянул. И что-то с ним произошло.Заморгал, задвигал бровями. Рука с пистолетом малость опустилась.

Не стал Сергей ждать – другого шанса не будет. Был он хоть ине в Режиме, но все равно спортсмен, сколько лет по шесть-семь часов в деньреакцию-координацию отрабатывал. Прыгнул вперед – и ногой по дулу.

Пистолет стукнулся об стену. Шандарахнул выстрел – в ушахзаложило. Но Дронов не поглядел, куда попала пуля, вцепился врагу в шею.

Пижон его, надо сказать, удивил. Хоть и хлюпик, а однойрукой рванул Сергею губу, зубами потянулся к горлу, сам сипит: «Моя! Моя!»

– Моя! – зарычал и Дронов. Врезал справа, слева, но очкарикне отлип – тоже осатанел.

Выход был один – иголка. Сергей ее уж и выдернул, ноДарновский вынул руку у него изо рта, схватил за кисть – не давал уколоться.

Над ними белой лебедью металась Мария. Выкрикивала что-тобессвязное, по-птичьи. То ли ужасалась, то ли сердилась.

Потом как размахнется ногой, как врежет поганому Роберту поуху, чтоб не рвал Сергею зубами горло. Дронов повернул к ней голову, просиялулыбкой – и тоже получил ногой, только по затылку.

Дзынь!

Зазвенело оконное стекло, в нем появилась круглая дырка, отнее лучиками разбежались трещины. Что-то глухо чмокнуло в стену, отлетело напол, закрутилось. Патрон не патрон, трубка не трубка – небольшая продолговатаяштуковина, из которой повалил прозрачный дым.

Попялился Дронов на этакое диво секунд несколько – глазазакатились под лоб, а сам он упал навзничь. Отрубился.

Сколько пролежал так, неизвестно. А когда заморгал, пришел вчувство, первый кого увидел – гнойного подонка. Тот сидел, привалясь к стенке,и тоже хлопал глазами.

Марии же не было. Исчезла.

Покачнувшись, Дронов встал. Заглянул на кухню, в санузел.Нет, нигде нет!

– Куда ты ее дел? – спросил он у подлого Роберта, с трудомворочая языком. – Где она?

Тот, тоже с трудом, выдавил:

– Не знаю…

И еще пропал пистолет. Пулевое отверстие в потолке осталось,а самого оружия на полу не было.

– Козлы мы с тобой, – вздохнул басмановский бугай. –Вцепились друг дружке в глотку. Вот она и сбежала. Только зачем пушку взяла?

– Это ты козел безмозглый! – Роберт втянул воздух полнойгрудью, отчего снова закружилась голова. – Через окошко по-твоему птичкавлетела? Сладкий сон навеяла?

– Чего? – вылупился на него громила. В глазах читалось:«Какая птичка? Говори по-людски, гад».

– Того! Похитили Анну!

– В смысле, Марию? Кто?!

– Откуда я знаю. Тот или те, кто за нами следил.

Дарновский подбежал к простреленному окну.

– Это я за вами следил, – сказал бандит Дронов, не врубаясь.– Но я-то тут был. Кто ж тогда?

Роберт с ненавистью посмотрел на питекантропа, погубившегоего счастье. Услышал неожиданное: «Это Он. Потому что десятое мая. Он дал, Он ивзял. И с Метрономом так будет. Десятого мая дал, десятого мая и заберет.Может, через год, а может, через десять».

Про загадочный Метроном, на который Дронов уповал как наисточник силы, Роберт уже знал – подслушал во время драки. «Метроном» включалсяпри помощи какой-то иголки, ею спортсмен хотел уколоть себя в палец. Всё этобыло очень интересно, при других обстоятельствах Дарновский обязательнопокопался бы у инфузории в мозгах, разобрался бы что к чему. Но сейчас имелозначение лишь одно – Анна, всё прочее было неважно.

И все же упоминание о десятом мая, когда некий «Он» (Бог,что ли?) дает и забирает, потрясло Роберта. До такой степени, что онвоскликнул:

– Тебе-то что дали десятого мая? Какой такой метроном?

Дронов заморгал.

– …Откуда знаешь? Ты что… тоже? Десятого мая? «Автобус.Белый столб. Рожнов. Темно. Колина гора. Токо-так», – частил довольно звучныйбаритон. Половины Роберт не разобрал, но хватило и того, что он понял.

– Ты был в том автобусе?! В восьмидесятом, да? Из соседнейпалаты, петеушник!

– Сам ты петеушник, я в техникуме учился… А ты – тотмосковский пацан?!

Они потрясенно смотрели друг на друга.

– Так что за «метроном» тебе достался? – спросил Дарновский,потому что в мыслях тупоумного собеседника преобладали не слова, а какая-торитмичная стукотня.

– Могу двигаться вчетверо быстрей нормального. Теперь дажевпятеро, потому что натренировался, – не слишком складно объяснил тот, но сучетом подслушанного стало более или менее ясно.

– Для этого тебе надо перейти в особый режим? При помощи иголки,да?

Дронов испуганно уставился на него.

– А… а тебе чего обломилось?

Так я тебе и сказал, подумал Роберт.

– Интеллектуальные способности.

– Сообразиловка, что ли? Вот почему ты в два счета всёпросекаешь – и про иголку, и про то, что Мария не сама сбежала.

«Мария! Кто? Зачем? Где она?» – выкрикнул баритон, и Дроновзаметался по комнате.

– Ты следил за нами, а кто-то следил за тобой, – объяснилему Роберт, поднимая с пола большой металлический патрон.

Понюхал – снова закружилась голова, как тогда.