и, казалось бы, равнодушным взором. Причем, если коснувшись Диньера, взгляд несколько потеплел, то на Эмелине же вновь превратился в лёд. Ненадолго и заинтересованно задержавшись на животе молодой магички, тут же ушел, оставив у той какое — то напряженное ощущение.

— Хорошо, что приехали, — голос Ракуэна был тяжел и глух, а тон ровен — И хорошо, что оба.

Вблизи маг выглядел ещё грознее, чем издали.

В самом деле, монолит… Скала! Каким — то образом напоминал он теперь порядком струхнувшей Ланнфель сразу и идола, высеченного из камня, и громадное, парадное здание Военной Академии, оставшееся у него за спиной. Причем здание то, хоть и осталось позади, однако совсем не отделившись от Саццифира казалось его продолжением, связанным невидимой пуповиной с Хозяином своим и Основателем.

— Доброе утро, льерд Саццифир, — опомнилась, наконец, Эмелина — Мы тоже очень рады, что… прибыли.

Последняя фраза прозвучала лживо. Даже для самой Эмми Ланнфель. Не умела, ну не умела она лгать правдоподобно! Не постигнувши тонкого искусства салонного вранья, она и сама теперь готова была под снег провалиться от стыда и неловкости. Хорошо отдавая себе отчет, что льерду Ракуэну также та «радость» резанула слух, льерда мучилась теперь, будучи уверена в том, что её сочтут провинциальной дурой и недоучкой. Что ж… Иногда мы все тщетно желаем казаться лучше, чем есть на самом деле, полностью игнорируя правду. Разве не так?

Хорошо, что Саццифир ничего не заметил, явно не будучи сильно заинтересован в искренности приветствия. Кажется, так…

И всё же, как он похож на Диньера, Боги, о Боги!

Если рост это мелочь, то остальное… совсем нет.

Почти те же черты лица, только жестче. Зеленые глаза. Ледяные, правда. Как дорогие изумруды. И у Диньера они бывают теплыми, иногда насмешливыми, иногда даже хитрыми. Иногда, вытемневая до болотной глубины, яростными! Особенно, когда супруг злится, ревнует или… хочет её, свою жену.

Однако ж, кто знает? Может быть, когда Ракуэнский Хозяин ревнует или хочет женщину, глаза его также теплеют и меняются? И горят, когда смотрит на то, что нравится ему? Откуда ей, недоучке Эмми, могут быть известны такие вещи?

Цвет волос. Если убрать седину, Саццифир будет такой же белый, как и Ланнфель, это точно. Седина не портила, а просто придавала волосам некоторый благородный блеск, не скрывая цвета. И у Хозяина Академии волосы были аккуратно уложены, а не как у льерда Ланнфеля иногда торчали, аки метельные прядки! Аккуратная укладка ведь тоже придает «статусности» облику, она, Эмелина, уже сколько раз твердила мужу об этом…

— Пошла ты со своей статусностью, Серебрянка, — всякий раз отвечал он на добрые увещевания — Не хочу, не буду. Мне и так хорошо. Какой есть, такой есть. Не рафинированный, зато надежный. Ригз твой статусный, и где он? Сбежал, вот незадача! Придется жить со мной, без статусности и прочей ерунды.

Даже походка Саццифира напоминала Диньерову!

Конечно, эту схожесть нарушала сильная хромота, но всё же. Если Ланнфелю начать хромать и вручить в руки трость, то со спины их с Хозяином Академии ни одна собака не отличит.

«Похожи, как две капли, — не в силах избавиться от навязчивых мыслей, льерда Ланнфель быстро шагала по скрипящему снегу вслед за Ракуэнским Владельцем, крепко вцепившись в руку Диньера — Так не бывает, чтоб разные…»

— Я вижу, у тебя есть вопросы ко мне есть, девочка? — внезапно взрезал Саццифир мягкую, снежную тишину, даже не потрудившись обернуться — Не умея ничего скрывать, ты скрипишь мозгами так, что даже у меня в голове загудело! Терпение, Эмелина. Всему своё время.

Льерда Ланнфель только ахнула!

Причем, сделала это так громко, что сама же, спохватившись, прикрыла рот рукой.

— То есть, — начала задушенно, от удивления забыв сразу и о приличиях, и об осторожности — То есть!

— Согласен, — кивнул маг, поднимаясь на крыльцо — Говорить о том, что я слышу твои мысли, невежливо. В других обстоятельствах я бы, разумеется, промолчал. Но, во первых. И ты, и Диньер тут по моему личному приглашению. Значит, вы мои гости, а не просто посетители. Во вторых же, очень надоел твой верещащий голосок в моей голове, льерда Ланнфель. Не слишком, однако же немного выводит из себя. Ладно, входите, льерды.

Дверь в Академию он распахнул сам, жестом пригласив супругов войти внутрь.

— Смелее, — ещё и подбодрил — Уже очень скоро ты получишь подробные объяснения, юница Ланнфель. А ты, мой мальчик — предложение, от которого не сможешь отказаться. Предупрежу сразу, дорогие мои. Не упустите шанс! Такая удача выпадает только раз в жизни.

…Эмелину Ланнфель, с детства отличающуюся крепким здоровьем и выносливостью, мутило от начала тягости всего несколько раз.

Спокойно неся дитя, она даже удивлялась, припоминая рассказы, слышанные ею в детстве от матери и других женщин о том, насколько тяжела эта счастливая и почетная ноша!

Её не мутило, по её же собственным заверениям, «уже триста лет».

Но — замутило сейчас.

Именно сейчас, когда, подчиняясь приглашению — приказу, переступила она высокий порог входа в Ракуэнскую Военную Академию…

Глава 38

Вопреки ощущениям и ожиданиям, внутри грозного здания оказалось довольно уютно.

Конечно, этот уют отличался от домашнего.

Того самого, когда множество милых вещиц, накапливая, сберегают тепло, впитывая его в себя и сохраняя на долгие, долгие годы. Вышитые, жесткие салфетки, смятые частыми стирками. Кухонные и банные полотенца, вышорканные почти до основания, выблекшие, истонченные, хранящие уже в самих нитях ароматы пирогов, духов и фруктовой воды. Ковши, старые, помятобокие, с вбившимся в ручки и крышки налетом. Чашки со сколами, с трещинами на боках, напоминающими снежинки или быстрые, дождевые брызги. Тарелки глубокие, глиняные, с вытертыми добела донцами… Крохотные шкатулки, картинки, портретики, подушечки — думочки, расшитые цветами, звездами и усатыми, кошачьими мордочками…

Ничего этого не было здесь.

Но уют был. И он был другим. Казенным. Строгим. И даже не уютом скорее, а порядком.

Идеальным порядком.

Сама входная дверь, прочная, толстого дерева, окованная фигурным железом, служила как страж, оберегая широкие, мрачные коридоры и тяжелые, многоступенчатые лестницы от ненужного вторжения или же простого, любопытного глаза.

— Входите, — Хозяин Академии распахнул дверь кабинета, пропуская гостей вперед — Прошу.

Внутри оказалось также… уютно, скажем так.

Жарко пылал камин, каменный пол был укрыт плотным ковром, широкие и узкие полосы его орнамента на какое — то время увлекли внимание Эмелины.

Имевшая в натуре своей особенность цеплять и запоминать мелочи, молодая магичка, сразу же отметив простое убранство кабинета, осталась довольна им.

Всё приглянулось ей, от камина дорогой выкладки и шкафов, набитых книгами до кожаных подушек, брошенных на низкий, добротный диван.