Солнце уже начало опускаться, я замерзла до полусмерти, и, тем не менее, была счастлива. Я подождала, пока мимо нас пройдет очередной остолоп.

– Ты мне поверишь, – спросила я, следя за тем, не идет ли кто по улице, – если я скажу, что ничего этого не было?

Как же мне хотелось увидеть в этот момент твое лицо!

На западе небо заволокло тучами, стало заметно холоднее.

Я перестала чувствовать пальцы.

– Ничего?

– Ничего.

Мне показалось, что ты обдумываешь мои слова, но столб вдруг начал сотрясаться.

Ты плачешь!

– Мой отец ничего с тобой не сделал?

Мне больше не нужно было защищать тебя от него.

– Он отрезал мне язык, но не насиловал.

Это слово я узнала от Руперта Джиллиса.

Ты больше не плакал.

– Он сделал с тобой такое…

– Он был не в своем уме, Лукас, – сказала я. – Он сказал, что это меня защитит. Он так говорил с того самого момента, когда увел меня к себе.

– Защитит от чего? – спросил ты.

Я не знала, что мне ответить на этот вопрос. Я сама себе не могла на него ответить.

– Он врал. На самом деле больше всего на свете он боялся, что его обнаружат. Он говорил, что мое молчание меня защитит, но оно защитило только его самого.

Тебе потребовалось время, чтобы это переварить.

– А школьный учитель? – спросил ты.

Я разозлилась, и не собиралась это скрывать. Боль в спине стала мучительной.

– Лукас, я проститутка?

– Нет, – с уверенностью ответил ты.

Между нами не должно оставаться никаких недомолвок. Меня оскорбило, что ты так обо мне думаешь.

– Тогда почему ты решил, что я могу поощрять Руперта Джиллиса?

Я услышала, как ты вертишь шеей в отверстии в досках.

– Он такой… образованный. Много читает, грамотно говорит. Таким, как ты, это нравится.

Я была так потрясена, что не смогла сразу ответить, лишь расхохоталась.

– Ты на самом деле так думаешь?

– А разве не поэтому ты пошла в школу?

Невероятно.

Я вспомнила, как Джиллис лупил меня указкой по рукам.

– Я пошла туда учиться. И помогать Дарреллу.

Ты снова шмыгнул носом. А я все никак не могла поверить.

– Так ты думал, что я хотела быть поближе к Джиллису?

Ты и правда так думал. И это тебя мучило.

Ты прокашлялся.

– Когда мама ушла, – тебе было трудно произнести это, – ее любовником был школьный учитель.

Церковный колокол пробил еще один час. Прошло уже два часа. Я промерзла так, что почти ничего не чувствовала. Смогу ли я выдержать еще один час? Вполне возможно, что нет. Но я хотя бы проведу последние минуты жизни с тобой.

Интересно, как они меня убьют? Закидают камнями? Повесят? На моей памяти казней в Росвелле еще не было.

– Джудит, – спросил ты, – мой отец действительно не убивал Лотти Пратт?

Я бы все отдала, если бы мне кто-то почесал шею!

– Я никогда тебя не обманывала, Лукас.

На дороге, ведущей к моему и твоему дому, вернее бывшему моему, я увидела медленно бредущую фигуру. Я от нечего делать стала смотреть, как она двигается.

Это была Гуди Праетт, с корзинкой в руке. Солнце передвигается быстрей по небосводу, чем Гуди Праетт может идти по дороге.

– Тогда как ее платье оказалось у него дома?

Мне это тоже было интересно. Вспомнив, как он принес ее тело в хижину, как потом отнес его к реке, я вдруг поняла, что-то не сходится.

Гуди Праетт доплелась до площади и направилась к нам. Гораций Брон, увидев, как она пытается забраться на постамент, подбежал и помог ей.

– В чем дело, миссис Праетт? – спросил он.

– Я принесла им суп, – ответила она. – Они прикованы, сейчас слишком холодно, они могут не выдержать. Им нужно что-то, чтобы согреться.

Запах супа достиг моих ноздрей, и рот наполнился слюной. Гуди Праетт, будь вовеки благословенна! Я с опаской ждала, что ответил Гораций. Как ни странно, ничего. Он лишь смотрел на нас, пока Гуди высвобождала котелок из намотанных на него тряпок.

– Давай, накорми их. – Гораций спрыгнул с постамента, – крикни, когда закончишь, я помогу тебе спуститься.

Он повернулся и ушел.

– Спасибо, Гуди, – сказала я.

Она впилась в меня глазами.

– Значит, ты можешь говорить.

Я кивнула. Суп! Дай же мне супа!

Она посмотрела на меня оценивающе.

– Звучит немного грубовато, но это точно речь, черт меня побери!

Она поставила котелок у ног, помешала суп ложкой с длинной ручкой и поднесла ее к моему рту. Я почувствовала, как он заполняется теплым куриным бульоном.

Я знала, что ты стоишь рядом, такой же голодный, как и я, но все равно жадно глотала бульон, пока не почувствовала, что внутри у меня стало теплее. Только тогда при виде очередной ложки я мотнула головой и сказала:

– А теперь Лукасу.

Она поковыляла к тебе. Просто невозможно было наблюдать, как ее рука с ложкой поднимается, и не видеть твое лицо.

– Так ты в нее влюблен? – спросила она. Наша Гуди, как всегда, прямолинейна.

Ты проглотил суп.

– Да, мэм.

– Почему бы и нет? – Она отклонилась назад, чтобы взглянуть на меня. – А ты тоже в него влюблена?

Я почувствовала, что краснею. Я же в оковах, неужели это меня смущает?

– Да.

Она поднесла к твоему рту следующую ложку.

– Еще бы! Ты была бы полной дурой, если бы не влюбилась. Гуди Праетт тоже когда-то была девушкой. Я всегда говорила твоей матери, что ты не дура. Маленькая умненькая девочка. Мало говоришь, но все подмечаешь своими огромными коровьими глазами.

Коровьи глаза. Метко подмечено.

Она дала тебе еще одну ложку и снова наклонилась ко мне.

– Но Гуди не понимает одного – почему ты там молчала? Что-то тут не так. Это ясно как день. Почему ты сама не сказала, что тут дело нечисто?

Я не могла ответить. Все оказалось совсем не так, как я думала.

– Они бы не поверили.

Он поскребла ложкой в котелке.

– Ты этого знать не можешь.

– Даже мама мне не верит.

Она протянула тебе последнюю ложку с остатками супа.