— Твоих денег в семейном бюджете в десять раз больше!

Возможно, но, только представив себе, что Шон может быть втянут во все эти дрязги с дележом, я согласилась на любые условия. С моей стороны условие было одно: Шон останется жить со мной, а еще я хотела «Ла Пасибль». Феррер согласился, он не смог бы воспитывать сына, постоянно разъезжая по миру, и не испытывал особых чувств к Толошеназу.

Я добилась того, чего хотела, — жила в тихой спокойной местности, в собственном доме и с обожаемым сыном. У меня были деньги, внимательная прислуга, не было надоедливых репортеров, и было спокойствие. И вдруг оказалось, что это совершенно невыносимая для одинокой, еще не старой женщины жизнь! Через много лет я все же стала жить именно так: размеренно и спокойно, но я уже была не одна, а с Робертом. Вместе с Робом можно гулять по окрестностям, читать, слушать музыку, болтать ни о чем или даже просто молчать. С Робом — да, но не одной.

Прошло совсем немного времени, а я уже готова была взвыть от одиночества и скуки. Забота о Шоне не была круглосуточной, он уже вырос и вовсе не желал, чтобы мама излишне опекала девятилетнего сына. Тискать его тоже не позволялось, друзья сына если и приходили к нам в дом, то у них были свои занятия и разговоры. Большую часть суток я оставалась одна, телефон молчал, а если кто-то и звонил, то лишь на пару слов, узнать, жива ли еще.

Многочисленные разбросанные по миру подруги и приятельницы либо были заняты своими семьями и делами, либо развлекались, либо, как София, вынашивали собственных детей. Жизнь селянки с мирными, но уж очень однообразными заботами оказалась не так интересна. Вернуться в кино я просто боялась, это сорвало бы занятия Шона в школе и превратило жизнь моего сына в кошмар. Именно ради его спокойствия я покупала и обустраивала «Ла Пасибль».

Была еще одна причина: из кино просто исчезали те фильмы, в которых я могла бы сыграть. Теперь требовались героини напористые, энергичные, способные показать не только лицо, но и тело, показать страсть в кадре. Все это не для меня. Когда-то я удивлялась, как совсем молодая София может играть мамаш. Я вот так не могла, ни в одном фильме у меня нет детей, роль мамы так и осталась только домашней ролью. Но с возрастом ушли и роли вроде Холи Голайтли тоже. Я прекрасно понимала, что роль вроде той, что была в «Как украсть миллион», тоже больше не предложат.

Наступило время, когда я не видела себя в кино, а режиссеры не видели меня. Но просто сидеть дома тоже оказалось невыносимо скучно. На время каникул Шона мы уезжали в Рим, где у меня было много приятельниц. Они вовсю старались познакомить меня с интересными мужчинами. Но мне не был нужен просто интересный мужчина! У меня был Шон, все мерилось прежде всего отношением к нему. Кроме того, у меня была слава, с которой приходилось считаться. Стоило понять, что я привлекаю человека только своим именем, как он становился неинтересен. Человеку должна быть интересна я сама, а мое имя пусть останется просто именем.

И все же я умудрилась влюбиться именно в такого. Возможно, сказалось то, что Андреа Дотти психиатр, для него любая душа, особенно женская, вовсе не потемки, а открытая книга. Красивый, молодой, на девять лет моложе меня самой, умный, он любил светскую жизнь, был жизнерадостен и энергичен. Они с Шоном вполне понравились друг другу и подружились.

Оказалось, что сам Андреа влюблен в меня еще со времени «Римских каникул», увидев меня на экране, забыть не мог. Мне бы насторожиться, ведь экранный образ, как бы ни был хорош, это не жизнь, к тому же после «Каникул» прошло столько времени, столько всего испытано и пережито… Но Андреа заполнил то, чего мне так не хватало, он просто закружил меня сначала в Риме, а потом и в Толошеназе, окружил вниманием, подружился с сыном, говорил о том, что мечтает иметь своих детей…

Сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что Андреа Дотти в тот момент оказался для меня тем, чем был Феррер сразу после съемок «Римских каникул», — он просто взял на себя организацию моей жизни, ответственность за меня, за принятие решений. И я послушно поддалась. Я повторяла поведение с Мелом, не осознавая этого. Но моему сыну было хорошо, мне комфортно, и я решилась. Родственники Андреа были рады нашей помолвке, несмотря на то что я всего на четырнадцать лет моложе его мамы. Моя мама недовольна, она предостерегала от поспешного замужества.

Юбер Живанши тоже был против такого поспешного решения, но он знал меня слишком хорошо, чтобы отговаривать, тихого упрямства мне не занимать. И все же заявление друга привело меня в шок:

— Я не буду делать тебе свадебное платье.

Я не собиралась наряжаться в шикарное платье вроде бального, но от слов Живанши слезы едва не брызнули из глаз. А тот спокойно продолжил:

— Нелепо будет выходить замуж во второй раз в фате и со шлейфом. Мы сделаем тебе наряд, о котором будут долго говорить.

В результате заботы гениального Юбера я вышла из мэрии под ручку с Андреа в коротком платье из розового джерси и… платочке, подвязанном под подбородком. Этот наряд привел всех в такой восторг, что какое-то время шляпники просто остались без работы, невесты всей Европы вместо фаты бросились покупать платочки. Вот что значит Живанши!

Выйдя замуж за Дотти, я, кажется, обрела то, о чем мечтала: по-итальянски большую и шумную семью, свой дом, обязательные воскресные обеды и посещение церкви всей семьей по праздникам, заботы о новом жилье — мы заново отделывали большую квартиру, — походы вместе с мужем в ночные клубы, всеобщую заботу. Я была счастлива!

Сеньора Вандина с присущей истинной итальянке энергией пообещала мне научить готовить итальянские блюда, хотя прекрасно понимала, что заниматься этим у меня необходимости не будет, пришла в восторг от моих умений, а еще больше от того, что они получены у Софии Лорен, восхитилась нашей с Софией дружбой, объявила, что о лучшей жене для своего сына и не мечтала, сказала, что хочет много-много внуков и что мы обязательно должны жить в ее особняке на втором этаже.

— Такому прелестному мальчику, как Шон, очень понравится у нас и в Риме вообще.

Шону понравилось, у него была няня-итальянка Джина, потому итальянским он владел свободно, это мне пришлось учить язык. Я с восторгом ходила по тем самым улицам, по которым мы гуляли с Пеком, вспоминала, как ездила на мотороллере, как ела мороженое, как была счастлива во время работы над «Римскими каникулами». Казалось, то счастливое время вернулось. Мы с Андреа часто бывали в ночных клубах и ресторанах, он прекрасно танцевал, давая и мне возможность почувствовать себя моложе.

Но еще большим счастьем стало понимание, что я снова беременна! Второй ребенок… большая семья… дом… что может быть лучше! При чем здесь кино? Оно осталось в прошлом. Фильмы, которые я смотрела, вызывали большей частью отторжение, кинематограф, особенно Голливуд, словно сошел с ума, перетащив из жизни на экран насилие и грязь. Светлые, легкие фильмы вроде «Римских каникул» или «Как украсть миллион», или даже серьезные, как моя «История монахини», оказывались не нужны. Но тогда не нужна и я сама.