class="p1">– Приду, дай мне минутку, – сказал я. – Найдешь дорогу?

Он просунул голову в горловину чистого голубого свитера.

– Справлюсь.

Когда он ушел, я быстро натянул свежую футболку и вчерашние треники. Вынул из «Театра зависти» закладку, сунул ее в карман. Выйдя на площадку, прислушался к голосам, доносившимся снизу. Судя по звуку, Лея забрасывала Джеймса вопросами о Калифорнии. Мать едва могла вставить слово, но, когда ей это удавалось, голос ее звучал одновременно вежливо, озадаченно и с едва уловимым подозрением. С облегчением подумав, что отец, похоже, уже ушел, я прокрался по коридору в его кабинет, проскользнул внутрь и закрыл дверь. Скверная комнатушка, на столе гудит здоровенный монитор, как доисторический зверь в спячке. Я снял трубку телефона, прижал ее ухом к плечу, вытащил из кармана закладку. После катастрофы за праздничным обедом я подумывал на выходные метнуться на Манхэттен. Чистая авантюра, но перспектива встречи с Мередит в пустом пентхаусе – независимо от того, что бы там ни произошло, – была куда привлекательнее, чем затвориться еще на три дня в своей бывшей спальне, прячась от родителей и Кэролайн. Но потом на пороге, как некое божественное вмешательство, объявился Джеймс.

Телефон громко гудел мне в ухо. Я слишком сильно сжал трубку, в глубине души надеясь, что Мередит не ответит.

– Алло?

Возможно, дело было в расстоянии или в качестве связи, но голос у нее был нетвердый, рассеянный, словно она только что проснулась. От одной низкой нотки ее голоса у меня в животе вспыхнули угли. Я взглянул на дверь, убедиться, что она закрыта.

– Мередит, привет. Это… это Оливер, – сказал я. – Слушай, тут вчера ночью Джеймс свалился как снег на голову. Я понятия не имел, что он едет, но не могу же я его тут бросить. Думаю, с Нью-Йорком не получится.

Короткая пустая тишина. Потом Мередит сказала:

– Ну конечно.

Сцена 11

Первый день декабря выдался солнечным, бодрящим и морозным. По расписанию занятия должны были начаться завтра, и, когда мы явились в кампус, нам сообщили, что мы можем снова заселиться в Замок – в четыре часа дня. Александр и Филиппа устроились за нашим всегдашним столом в «Свинской голове», грея ладони о кружки грога на сидре, а Джеймс пил чай с Фредериком. Мередит сидела в Ла-Гуардии, ее рейс задержали. От Рен новостей не было.

Я заволок сумки на третий этаж Холла, меня ненадолго вызвал декан Холиншед. Он предложил решение моей внезапной проблемы со средствами: сочетание ссуд, неистраченных стипендиальных денег и подработки. Я слушал, кивал, бесконечно его благодарил, а когда он меня отпустил, снова взвалил сумку на плечо и направился по тропе через лес. Как пояснил Холиншед, одной из моих обязанностей теперь будет уборка и обслуживание Замка. Я совершенно не счел это унизительным. Я был в таком восторге, что не уезжаю из Деллакера, что отдраил бы все туалеты в Холле, если бы попросили.

В Замке все так и было вверх дном, как до нашего отъезда. Я решил начать с кухни, где кругом валялся мусор, оставшийся после той злополучной вечеринки в честь «Цезаря». Мне сказали, что все необходимое для уборки под раковиной – раньше мне не приходило в голову туда заглядывать. Но сперва я разжег в библиотеке камин. В Замке стоял мучительный холод, словно зима просочилась между камнями и поселилась здесь в наше отсутствие. Я взял из корзины несколько газетных листов, скомкал их, сунул под два свежих полена; старый пепел убирать не стал. Пара минут возни с каминными спичками, и вот уже горит небольшой, но стойкий огонь. Я тер над ним руки, пока снова не начал их чувствовать.

Распрямившись, я услышал, как внизу открылась дверь. Я замер в ожидании. Что, Александр пробрался в дом за три часа до срока? Я про себя его выругал и на цыпочках спустился, надеясь, что удастся не пустить его в кухню, и пытаясь придумать причину, по которой сам уже здесь. (Я не хотел грузить его или остальных своей семейной драмой. У нас своей драмы хватало.)

В двух ступеньках от пола меня остановил незнакомый голос:

– Так зачем мы здесь, напомни?

– Затем, что я хочу осмотреться, пока ребятишки не вселились обратно.

– Как скажешь, Джо.

Я присел на нижней ступеньке и заглянул в дверной проем. В столовой спиной ко мне стояли двое. Я узнал того, что повыше, – вернее, узнал его коричневый бомбер. Колборн. Тот, что пониже, был в синей стеганой куртке и узловатом желтом шарфе, почти наверняка связанном вручную. Из-за копны непослушных пылающе-рыжих волос казалось, что голова у него горит. (Звали его, как я в итоге узнал, Нед Уолтон.) Он перекатился с носка на пятку, осмотрелся.

– Что ищем, шеф?

– Не зови меня шефом, – со вздохом ответил Колборн; было понятно, что он не впервые отдает этот приказ. – Я не шеф. И ничего не трогай.

Уолтон пошел к окну, на ходу стащил перчатки, зубами за кончики пальцев, и сунул их в карман. Я прикинул, видно ли причал оттуда, где он стоит.

Уолтон: У них раньше студенты погибали?

Колборн: Танцовщица с собой покончила, лет десять назад. Узнала, что не прошла на четвертый курс, ушла к себе в комнату и вскрыла вены.

Уолтон: Господи боже.

Колборн: Я ее тут видел. Хорошенькая. Как будто из бумажной салфетки вся. Журналисты бесновались, обвиняли школу, что «доводит студентов до отчаянного состояния».

Уолтон: И с этим парнишкой то же самое?

Колборн развернулся на месте, уперся руками в бока; лицо у него было собранное и задумчивое.

– Нет, он, как я понял, был звездой. Видел в городе здоровенные красные афиши? «Я – Цезарь»?

– Да.

– Так это он.

– Стремный чувак.

Колборн кивнул.

– Ребятишки об этом ни гу-гу, но есть ощущение, что не все его любили.

– Даже так? – спросил Уолтон, подняв рыжую бровь.

– Именно.

Уолтон нахмурился, глядя на Колборна.

– Так мы поэтому здесь? – спросил он. – Я думал, постановление есть – несчастный случай.

– Ага. – По лицу Колборна пробежала тень. – Есть.

– Ладно, – сказал Уолтон с вопросительным подъемом интонации. Он прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди. – Введи меня в курс.

Колбор шагнул вперед, глядя на пол.

– Дней десять назад, – сказал он, – четверокурсники и разные другие студенты с театрального были на спектакле в корпусе изящных искусств. – Он махнул рукой в сторону КОФИЯ, на северо-восток.

Я сел на пятки, схватившись одной рукой за стену, чтобы удержать равновесие. Дышал я носом, часто и мелко, холодный воздух жег мне легкие. Колборн все шел, осторожно