понимает. Но может быть счастлив, а это самое главное. Счастье, — сказала со вздохом, — счастье, загадка жизни: тысячу раз, кажется, мы ее уже почти разгадывать и — вечно неразгаданная.

— Счастье? — переспросил Ян. — Ведь это душевная тишина; покой без желаний, долгая жизнь без перемен.

— Где же оно? Где оно? — перебила мисс Роза. — Нет, нет! ничего подобного нет на свете. Это старое счастье — недостижимый идеал; а настоящее человеческое счастье, это костюм клоуна, золотые и черные лоскутья, сшитые воедино; жизнь ведь это страдание с надеждой, надежда и наслаждение в страдании, постоянное движение, постоянная борьба, постоянная деятельность. Это и есть наше счастье. Другого нет! — добавила она, — нет! нет!

— Этого я не назову счастьем.

— Потому что ты один из тех счастливых и бедных организмов, которые вечно должны обманывать себя и тосковать по покою, будучи не в состоянии добиться его. Скажи мне, любил ли ты?

Этот вопрос в устах мисс Кромби производил какое-то неприятное впечатление. Ян покраснел как девушка и, болезненно заикаясь, ответил:

— Кто же не любил?

— Кто? Я, я! — печально ответила Роза. — Разве можно назвать любовью то, что мы оба вероятно испытали, какое-то холодное чувство, минутное, преходящее, теплый весенний ветерок, охватывающий юношеское сердце? Я иначе представляю себе это чувство, которое в силах заставить нас позабыть обо всем мире и знать лишь то, что в нас, все сосредоточить в себе: будущее, небо, Бог; а этого словами не передать.

Она покраснела, опустила голову на белую руку и задумалась.

— Так я бы любила, — промолвила, — если б полюбила когда.

— И счастлив был бы тот, кого бы вы, мисс, полюбили, так как наверно стоил бы этого, — ответил Ян в смущении и не совсем сознавая, что с ним.

— А разве непременно мы любим тех, кто этого стоит? Разве мы знаем, что такое любовь? Мы не любим ни красоты, ни, может быть, добродетели, ни достоинств, ни ничего из того, что можно понять, определить; мы любим нечто неуловимое, неопределенное, таинственное, любим то, что любим, не зная почему; нас влечет роковая сила.

— Ich liebe dich, weil ich dich liebe! [16] — сказал какой-то поэт… Сердце забьется раз, другой, мы следуем за ним; видя, что оно ведет нас по темным дорогам и по краю пропасти. Что ж из этого? Не умеем, не можем сопротивляться ему.

— Разве нельзя противиться сердцу?

Вопросы и ответы Яна были так холодны и обычны, что всякий другой остыл бы, слушая их. Она же все возбуждалась.

— Да, у кого его нет! — воскликнула гордо, сверкая глазами. — Но к чему этот разговор? Мнениями и представлениями мы далеки друг от друга, чувством, может быть, ближе, чем мыслью. Ты во все еще веришь, ты еще дитя; я ни во что… О! я ошиблась! — подхватила, вскакивая и протягивая Яну руку, — я верю в искусство и верю в любовь, верю в предопределение и фатализм.

— Это вера людей, не имеющих другой.

— Я другой и не желаю. Пойдем, посмотри мои картины и работы.

Мисс Кромби прежде всего повела Яна к старым картинам, только что купленным на аукционе после кардинала Р…; потом к своим собственным. Здесь было много огня, воодушевления, но механическая часть слаба и неопытна.

— Показываю тебе эти после тех, чтобы показались хуже, чтобы ты их оценил строже. Скажи мне правду: люблю откровенность; буду тебе благодарна.

После такого предисловия Ян хвалил, что стоило похвалы, но не скрывал, где видел слабые стороны. Роза пожала ему руку.

— Хорошо понимаешь искусство, а еще лучше обязанности дружбы. Ведь правда, мы отныне друзья? А ты будешь моим учителем?

— Я сам до сих пор учеником.

— О, это ничему не мешает! Мы учимся до самой смерти. Будем, значит, не так ли, учиться вдвоем. Дай мне свою руку, Ян, согласен?.. А теперь, — добавила садясь, — я бы хотела лучше узнать тебя; расскажи мне свое прошлое.

Застигнутый так внезапно и неожиданно, Ян хотел избежать рассказа, хотел отложить эту исповедь, но мисс Роза обладала особенным талантом ободрить, разогреть самого холодного человека и довести его до того, что ей было угодно. Она добилась того, что Ян подробно описал ей свою прошлую жизнь, а этот искренний рассказ стоил ему не одной тайной слезы. Несколько раз в течение рассказа она его перебивала вопросом, соболезнованием, пожатием руки, а когда он кончил, она с воодушевлением и возбуждением воскликнула:

— Ты дитя народа и дитя природы! Я теперь вдвойне тебе симпатизирую. Тем, чем ты есть, ты обязан лишь самому себе. Искренний, благородный, откровенный! О, прошу тебя, будем друзьями. Ты будешь учить меня живописи, я буду учить тебя тому, что я почерпала из книг, науке мира и жизни. Ты еще незрел, мой брат!.. А теперь пойдем к тебе, хочу в свою очередь навестить тебя. Говорят, что Лафатер узнает людей по почерку; я " изучаю их по жилищу. Хочу посмотреть твое.

— Мисс Кромби, я живу далеко и… — добавил, — не один.

— Как? с кем? — с женщиной, может быть? — спросила она, слегка покраснев.

— Нет, с итальянцем Аннибалом, художником, он тоже был с нами.

— Знаю! Тот, что мне усиленно поддакивал. Не люблю поддакивающих.

— Думает как вы!

— Тем лучше для него. Хочу посмотреть ваши работы; пойдем, без отговорок.

— Пешком?

— Почему же нет? Хожу я много и скоро; дай мне руку. Она позвонила.

— Но на улице, только вдвоем…

— Как раз, мой негр Нерон пойдет за нами; а впрочем, что мне за дело!

— Будут говорить….

— Пусть говорят, и я говорю о других, на здоровье! Пойдем. Она схватила серую шляпку, покоившуюся на голове статуи,

взяла в руки тросточку и сбежала с лестницы, позвав Нерона.

Нерон, громадный, страшного вида негр, бросился вслед за ними. Она, таща за собой Яна, смелая, живая, легкая и гордая, неслась с непринужденностью, непонятной в женщине.

Не заметив как очутились у двери, из-за которой доносились звуки гитары. По фальшивым звукам Ян догадался, что играла Анджиолина.

— Позвольте, — промолвил, — я пойду вперед. Аннибал не один.

— А! Верно с женщиной?

— Кажется.

— Чем же это нам мешает? Кто она? Ваша модель? Я их всех знаю. Как ее имя?

— Анджиолина.

— Красавица! Знаю, это и моя Венера. Идем! Чего же мы стоим? Чем она может мне помешать?

Аннибал спал, когда они