— Пропустить! — приказ Чернокнижника прозвучал прежде, чем Дипольда успели схватить.

Оберландцы расступились.

В толпе нидербуржцев послышались возмущенные и предостерегающие возгласы. Но…

— Молча-а-ать! — грянул над площадью грозный рык Альфреда. — Всем молчать!

И вновь толпа умолкла — послушно, испуганно и недоумевающе.

Дипольд занял заранее выбранную позицию — самую подходящую, самую выгодную для задуманного. Вроде бы и перед Альфредом, окруженным телохранителями, встал. Но так, что и до маркграфского трубача тоже рукой подать.

— Святой отец? — с насмешливым удивлением произнес змеиный граф. Конь Альфреда, словно чувствуя настроение хозяина, аж пританцовывал перед Дипольдом. — Право слово, не ожидал, не ожидал… Неужели всезнающая имперская инквизиция готова оказать услугу оберландскому Чернокнижнику? Неужели именно вы поможете мне в поисках Дипольда Гейнского?

Издевался, мерзавец! Чувствовал свою силу — и откровенно издевался. Но, похоже, — пока только над незадачливым инквизитором. А вот кто прячется под просторной черной накидкой Альфред, кажется, еще не сообразил.

Или все же сообразил?

Или нет?..

— Ваша светлость! Нож! — предупредил кто-то из бдительных телохранителей. — У него нож в рукаве. И кровь на плаще.

Заприметил-таки верный маркграфский пес, как предательски топорщится правый рукав. Ну, а свежую кровь, запятнавшую инквизиторский плащ, ту и вовсе мудрено не заметить.

— Каратель! — вскинулся другой трабант. — Кольчуга на нем!

— Вижу-вижу, — процедил Альфред. — И кольчужку под плащом. И кровушку на плаще. И ножичек припрятанный тоже вижу. Интересно, с каких это пор отцы-инквизиторы разгуливают по имперским дорогам с разбойничьим оружием?

Дипольд искренне пожалел, что кривые, плохо сбалансированные засапожники не предназначены для метания. А то бы стоило попытаться… Швырнуть в эти глумливые глаза под открытым забралом. Глядишь — и не увернулся бы маркграф. И телохранители — кто знает — быть может, не успели бы прикрыть своего господина.

Альфред будто разгадал его мысли:

— Отдал бы ты свою ковырялку, святой отец. Проку от нее все равно не будет. Только медленно, пожалуйста, без резких движений… А уж после поговорим и о пфальцграфе, если тебе, конечно, есть что сказать. Да, и еще капюшончик, будь добр, сними-ка перед моей светлостью. Я знаю, вы, божьи каратели, лиц своих открывать не привыкли, но здесь ни инквизиторские, ни имперские законы более не действуют. Так что давай-давай, смелее. Не нужно меня злить. И главное, бежать не пытайся, святой отец, — не выйдет. Предупреждаю сразу: любая глупая выходка с твоей стороны станет смертным приговором для тех, кто стоит сейчас на площади у тебя за спиной. Это я обещаю — и тебе, и им. Даю честное маркграфское слово!

Сказано это было громко — чтоб слышали все. И таким тоном сказано, чтобы ни у кого не возникло сомнений: слово свое Альфред сдержит непременно.

Что ж, за спиной Дипольда стояли перепуганные нидербуржцы. А уж их-то жизнями пфальцграф дорожить был не намерен. Тем более что весь этот двуногий скот заведомо обречен. Ну, не верил Дипольд, что Чернокнижник пощадит хоть кого-нибудь из толпившихся на городском торжище бюргеров. Даже если оберландский маркграф не перебьет их прямо здесь, то непременно отправит подыхать в темницы или в магилабор-залы.

— Ты ведь не хочешь погубить столько ни в чем не повинных людей, святой отец? — расплылся в улыбке Альфред Оберландский. — Грех-то какой, а?

Дипольд кивнул и послушно поднял левую руку к куколю — расстегнуть пуговицы и сбросить тяжелую плотную ткань с головы. Правой пфальцграф медленно — как просили — протягивал нож рукоятью вперед. Но — тому протягивал, кому счел нужным. Сигнальщику с боевым рогом.

Поскольку оберландский трубач находился сейчас к нему ближе прочих, ничего подозрительного в этом не было. Всадник, узрев безропотно сдаваемое оружие, наклонился в седле, тоже протянул левую руку, правой придерживая на плече рог…

Гейнский пфальцграф скинул капюшон.

— Дипольд! — ахнули вокруг.

Его ожидания оправдались в полной мере. Даже более чем. На миг оберландцы остолбенели. На краткий миг, недостаточный для того, чтобы прорваться к Альфреду или Лебиусу. Но — вполне сгодившийся для другого.

Сверкнул на солнце подкинутый засапожник. Правая длань пфальцграфа быстро и ловко перехватила оружие за рукоять. Теперь на изумленного сигнальщика было направлено заточенное лезвие.

Левой рукой Дипольд вцепился в запястье изумленного трубача. Дернул на себя, одновременно выбрасывая зажатый в кулаке нож вперед. Сильно и резко ударил всадника под локоть.

Оберландец, судорожно стиснув повод пальцами правой руки и уперевшись левой ногой в стремя, попытался высидеть внезапный рывок и колющий удар. Но отточенная сталь уже входила в неприкрытое броней подреберье. Короткий вскрик — и наездник, балансировавший на одном стремени, мешком валится наземь. Вместе с огромным сигнальным рогом.

Оставив нож в боку трубача и оттолкнувшись ногой от упавшего тела, Дипольд вскочил в седло. Дернул повод, разворачивая коня. Оглушительно гикнул. Что было сил саданул пятками по конским бокам. Сил было много, и силы эти с лихвой компенсировали отсутствие шпор. Рослый оберландский жеребец взял с места в карьер.

Шарахнулись в сторону испуганные лошади маркграфской свиты.

Дипольд стрелой пронесся мимо вражеских всадников, запоздало поворачивавших коней. Мимо застывших големов. Мимо ошарашенных копейщиков.

Еще удар пятками. Еще…

Еще крик — прямо в конские уши.

Оберландский жеребец мигом вынес пригнувшегося в седле пфальцграфа с площади. Понес дальше — по опустевшему лабиринту путаных городских улочек.

Крепкая рука наездника направляла скакуна к главным Нидербургским воротам.

— Взять! Схватить! — отчаянно завопил кто-то за спиной беглеца. Но то был не голос маркграфа и не крик магиера.

Дипольд не мог видеть, как Лебиус заступил дорогу погоне, кинувшейся было за беглецом. Не видел пфальцграф и того, как Альфред Чернокнижник повелительным взмахом руки остановил своих всадников.

Оберландцы осадили коней — недоуменно переглядываясь, но не смея произнести ни слова.

— До чего же прыток все-таки этот Дипольд! — задумчиво прицокнул языком Альфред и повернулся к магиеру: — Уже второго коня у меня уводит! Конокрад, прямо, а не благородный пфальцграф.