Тем не менее они с готовностью встречали многочисленные вызовы, связанные с ведением войны и следованием политике Перикла. Чума выкосила город, количество граждан заметно уменьшилось, так что, когда возникла нужда направить гоплитов в Митилену, им пришлось самим сесть за весла, как, впрочем, и всадникам, посланным в Коринф. На четвертый год войны собрание оснастило и готово было задействовать 250 кораблей – больше, чем когда-либо в истории города. Афины по-прежнему казались непотопляемыми.

По мере того как конфликт между спартанцами и союзниками Афин только разгорался, он все более приобретал в различных своих проявлениях несколько театральный характер, свойственный народным празднествам. Через несколько дней после поражения от Формиона экипажи пелопоннесских кораблей тайно прошли через Истм, каждый неся с собой собственное весло, и уключину, и гребную подушку. Остановившись в Нисее, они дождались темноты и поспешно погрузились на мегарские триеры, дабы совершить стремительный бросок на сам Пирей. Но суда слишком долго простояли в сухом доке, и швы на бортах разошлись. Чем сильнее была течь, тем медленнее становилось продвижение. В конце концов пелопоннесцам пришлось отказаться от своего грандиозного плана и ограничиться ночным налетом на Саламин. Тревожные сигналы маяка вызвали в Афинах настоящую панику, хотя легкомысленный противник даже близко к порту не подошел.

Еще большее волнение поднялось два года спустя, когда Клеон настолько застращал собрание, что оно вынесло смертный приговор всем гражданам Митилены – в наказание за бунт, поднятый несколькими местными олигархами. В тот же день была снаряжена триера с распоряжением о массовой казни. Но уже на следующее утро афиняне опомнились, и следом за первым отправился второй корабль – с указом, отменяющим вчерашнее решение. Не ясно было только, успеет ли он догнать предшественника.

Экипаж второй триеры поспешно спустил ее на воду, загрузил всем необходимым и бросился вдогонку. До Митилены предстояло пройти 185 миль. Гребцы работали без устали и отдыха, весь день и всю ночь, и даже перекусывали ячменем с оливковым маслом и вино пили, не выпуская весел из рук. Спали по очереди. Вдали показался берег, и впередсмотрящий увидел, что первое судно уже бросило якорь в бухте Митилены. Стратег Пахес зачитал первоначальный указ. Вот-вот должны были начаться казни, но героическими усилиями второго экипажа несколько тысяч жизней были спасены. И все же закончилась вся эта история трагически. Вернувшись в Афины, Пахес предстал перед судом по обвинению в небрежении своими обязанностями стратега. Не выдержав суровых упреков, он выхватил меч и заколол себя прямо на глазах у судей.

Все же на четвертый год войны зона боевых действий начала стремительно расширяться. При этом где бы ни оказывался флот, его появление сопровождалось стихийными бедствиями. На Сицилии афиняне стали свидетелями того, как из кратера вулкана Этны, бездействующего уже многие годы, потоками извергается лава. На Черном море, собирая дань с союзников, афинский стратег Ламах распорядился втащить на берег в устье реки десять триер, и все их унесло в море поднявшимся ураганом. А в Эвбейском заливе гигантская волна налетела на сторожевую заставу афинян на островке Аталанта и перебросила через стену триеру, обломки которой рассыпались посреди многочисленных внутренних строений. Удар стихии был настолько сильным, что сам островок раскололо надвое, и образовавшаяся расселина оказалась настолько широка, что через нее свободно могла пройти триера.

На седьмой год войны чаша весов наконец-то качнулась в сторону Афин. Поворотным пунктом стала смелая операция, задуманная настойчивым и искушенным в сражениях военачальником по имени Демосфен (не путать со знаменитым оратором следующего поколения). Этот стратег подхватил в свое время эстафету побед Формиона, заслужив уважение со стороны мессенцев и других союзников Афин на западе. Ареной, на которой ему предстояло испытать свой новаторский замысел, оказался просторный и уединенный залив Пилос на юго-западной оконечности Пелопоннеса. Обнародовать свой план перед всем собранием Демосфен не решился. Залог успеха – скрытность и внезапность. В начале лета, в сезон дождей, Демосфен высадился на Пилосе во главе небольшого экспедиционного отряда и взялся за возведение укреплений, выходящих на северную сторону залива. Сильно нагибаясь вперед, сцепив за спиной руки и образовав тем самым цепочку импровизированных носилок, его люди тащили на себе камни для строительства стены и глину для строительного раствора. Укрепили должным образом афиняне и полоску берега, которая будет служить гаванью для подвоза продовольствия и подкреплений. Личный состав новой базы сложился из экипажей пяти афинских триер и мессенцев из Навпакта, знающих толк в морском деле. Демосфен намеревался использовать их в бою как мятежников, которые в содружестве с илотами равнинной местности должны были посеять панику среди спартанцев.

Слух о происходящем быстро донесся до Спарты, благо расположена она была всего в пятидесяти милях от базы. Спартанцы немедленно отозвали сухопутные силы из Аттики и военно-морские из Керкиры. Те и другие должны были объединиться у Пилоса, чтобы дать отпор налетчикам, пробирающимся на их землю с черного входа. Разбив лагерь на побережье залива, спартанцы переправили 420 лучших своих воинов на скалистый островок, вытянувшийся на три мили в длину и прикрывающий выход в открытое море. Имя у островка было устрашающее – Сфактерия («Жертвенник»). Преисполненные решимости не оставить ни пяди земли, где мог бы высадиться противник, спартанцы принялись обустраиваться в колючих зарослях и скалах. Точно так же Ксеркс в свое время расположил лучшие свои силы на острове Пситталея перед сражением при Саламине. Демосфен послал в Афины гонцов, призывая направить сюда главные силы афинского флота. Не успели они дойти до Пилоса, как враг перешел в наступление.

Вместе с шестьюдесятью моряками Демосфен расположился на северной оконечности Пилосского залива, остальные заняли оборонительные позиции в заново отстроенной цитадели. Если бы всем сорока трем пелопоннесским судам удалось разом подойти к берегу вплотную и высадить экипажи на землю, положение афинян было бы безнадежно, но этому мешали подводные камни. Столкнувшись с этой естественной преградой, спартанцы были вынуждены разбить эскадру на несколько небольших отрядов. Вытянувшись в цепочку сразу за линией прибоя, основной караван судов криками подбадривал экипажи триер, пытающиеся продраться сквозь рифы и высадиться на сушу. Трудно представить себе маневр более рискованный, нежели эта попытка провести суда по мелководью к вражескому берегу.

Среди самых нетерпеливых спартанцев выделялся некий Брасид. Служивший триером, он никак не мог смириться с горечью поражения от Формиона четырехлетней давности. Прогремев, что это позор – больше думать о сохранности корабельных тимберсов, нежели о победе над афинянами, он отдал рулевому команду полным ходом идти к берегу. Едва киль коснулся дна, он вскочил на скамейку рулевого и приготовился уже выпрыгнуть за борт, как его поразила пущенная с берега стрела. Раненый, он рухнул на палубу, а его большой круглый щит гоплита упал в воду. Пелопоннесцы стремительно подались назад, подальше от берега, и заняли место в общем строю. Брасид быстро оправился, и настолько, что даже сумел назавтра принять участие в бою, но атака спартанцев выдохлась.