ты моя, звездочка на ладошке! Состояния нет, зато в тебе фортуна моя! И у государя в случае, и с Елизаветой Кирилловной помолвка уже через месяц всего!..

— А ты, брат Христофор, фортуну-то счастливую больно-то не искушал бы, — вдруг вторгся внутренний глас, принадлежавший отчего-то не самому новоиспеченному поручику, а его завистливому братцу Харитону, так и задержавшемуся без чинов, оттого особо язвительный. — Переменчива она, фортуна. Ну как о проказах твоих дойдет до самого государя? Где она, твоя фортуна, тогда?

Нисколько не разобиделся Христофор на неудачника-братца, прокравшегося в ночные Мысли, а — тоже мысленно — отвечал ему так:

— Оно, конечно, своеволье немалое — подкидывать записочки самому его высочеству цесаревичу… Однако ж не заговорщицкого свойства записочка была, а с прошением за друга своего нового, за Карлушу фон Штраубе, без коего и подпоручиком бы, глядишь, не стал. Дело вполне рыцарское — другу помочь. И государь, как сам рыцарь, гневиться слишком на то не станет.

— Ага, не станет! — как в детстве, язык показывал язва Харитон, хоть и умственно лишь привидевшийся. — За своеволье он иным и генералам выговаривает, даже кои в гробу, а уж какой-нибудь горе-поручик…

Дать бы ему раза по загривку, чтоб старшим и по возрасту и по чину язык не казал! Да выйдет ведь по своему собственному загривку, ибо глас — внутренний. Его только своею убежденностью перебороть.

— Сам ты «горе»! — в сердцах подумал Христофор. — Тебе и в сержанты выйти — еще ох как надобно поднатужиться. Еще и потому, горе ты горькое, что дружбу ценить не умеешь. Много у тебя князей да баронов в друзьях? То-то! А все потому, что выслужиться хочешь больше, чем дружбу сберечь. А кто дружбой рыцарской дорожит, тому и сам Господь помогает: хоть в поручики выйти, а хоть даже и в генералы. И за графиню сам государь сосватает!

Не унимался змей:

— А ну как государь до твоей свадьбы не доживет? Ну как придушат его, о чем твой же дружок барон пророчествует? Тогда и свадьбе не бывать. Небось граф Кирилл взашей тебя со двора погонит!

Знал же, змей, в какую болячку ткнуть! С детства был востер на такие штуки!

Но звездочки-то, звездочки на ладони — вот чего он, змей, не учел! Уж она не выдаст!

— Не придушат небось, — со спокойствием заключил поручик. — Покамест фортуна не подводила, и на сей раз небось не подведет! А ежели когда, может, и придушат, так престолонаследник, сделавшись государем, глядишь, не выдаст. Поди вспомнит, кто воспомог этим посланием спасти любезного ему барона Карлушу. Так что вишь, змей, — прибавил он, — хоть и рискуючи, а своей же фортуне добавочно помогаю. Заживем тогда со всем счастьем и при новом царствии с Елизаветой Кирилловной.

— Это которая с бородавкой? — не преминул вставить язва Харитон.

Далась им всем бородавка эта! Как не могут уразуметь, что вовсе не с бородавкой она, а…

— …с родинкой, — без всякого зла ответствовал Христофор, — с прелестной родинкой… — И исчез Харитон от бессилья более уязвить. — С родинкой… — уже для самого себя повторил поручик, в счастливом воспоминании об этой родинке погружаясь в сон.

* * *

В Тайную экспедицию

(секретно)

…Читая выпуск газеты, натолкнулся на престранное послание, оставленное без подписи.

Вначале оно показалось мне вовсе бессмысленным; однако, памятуя о хитроумии заговорщиков, я узрел за ним шифрованное донесение, ибо кто ж станет отягощать газету сущей бессмыслицей, еще небось платя за то немалые деньги?

В книге по искусству средневековой тайнописи я нашел такой способ составления шифрованных писем, вроде бы открытых для всех, но понятных лишь посвященным. Он таков: вначале пишется само письмо, а затем в промежутки между словами вставляется еще по три слова, какие в голову взбредут.

Прошу ознакомиться с плодом моих изысканий, произведенных над газетным сообщением. Для облегчения Вашего чтения, переписал газетную глупость, подчеркнув только первое слово, а за ним — каждое третье:

«Барон, догадайтесь, что тут скрывается. Помните о встрече во вторник в известном дворце? Вы тогда стояли у изгороди, неподалеку стоял А.

Лишь только одного прошу: будьте возможно снисходительны за мое послание. Все сведения Вы сможете получить, как только придете. Надеюсь, уговорились».

Соединив подчеркнутые слова, получаем:

«Барон скрывается во дворце у А.

Прошу за сведения, как договорились»

Что как не злой, противогосударственный умысел может прятаться за сим?

Верный престолу и Отечеству

надворный советник Панасёнков

Рескрипция графа Обольянинова

Сей Панасёнков дурак. Эдакий дурень и в Псалтири тайнопись изыщет. Вот уж воистину — заставь дурака Богу молиться…

«Ну а ежели не такой уж дурень? — подумал граф Обольянинов. — Что ежели вправду тайнопись? Кто же тогда сей А., проживающий во дворце?..» Но то уж было настолько выше отчеркнутого паленским ногтем, что граф так высоко не осмеливался и в мыслях взобраться. Посему далее в своей рескрипции приписал:

За это донесение не уплачивать надворному Панасёнкову ничего. Чтобы знал, что его дело больше слушать да об услышанном без промедления докладывать, а не постигать всякую каббалистику.

«А с письмом панасёнковским что делать? — подумал граф. — Может, показать все-таки Палену?». Однако рука уже сама, не совещаясь с разумом, комкала глупое послание, чтобы швырнуть его в камин.

* * *

Начальнику полицейской части

майору Ухову

Ваше высокоблагородие!

Нижним чином Ялдыхиным на окраине Санкт-Петербурга изловлен предполагаемый душегубец Штраубе. Был сильно пьян, кричал, что всех порешит, при себе имел нож длинный и острый, а также перепачканную кровью ассигнацию в 10 рублей, отчего предполагаю также за ним убийство унтер-офицерской вдовы Пряхиной.

Лет по виду сорока, одно ухо оторвано, на спине изрядный горб. По всему — большой злодей.

Что является Штраубом, признал сам. Имя себе, однако, после того как малость протрезвел, измыслил Стратофонт, вероятно, с целью запутать дело.

Жду указаний Вашего высокоблагородия.

Городовой Брусникин

* * *

Брусникину

Шестого Штраубе мне ловишь! Угомонись, а то в участке уже места для них нету. Нужный Штраубе — двадцати лет, с обоими ушами и без всяких горбов.

Горбатый же этот, судя по описанию, известный тать Стратофошка по прозвищу Калган. Пускай покуда в остроге посидит, пока у меня до него не дойдут руки.

А поймаешь мне еще одного увечного какого-нибудь Штраубе, велю тебя высечь. И Ялдыхина твоего высеку — давно пора, поскольку сам всегда пьян хуже татей, которых излавливает.

Ухов

* * *

Перед отходом ко сну он слушал, как ему читали