кайзер рассматривает нас отныне как своих пленников и что к нам явится его адъютант с бумагами, которые мы должны подписать. Германский император предоставлял нам на выбор места пребывания и гарантировал, что с нами будут обращаться с уважением. Затем прибыл советник испанского посольства. Едва мы успели объяснить ему наше положение, как явился посланец кайзера. Он важно вынул из портфеля большой лист, украшенный печатями из красного воска, и протянул его нам. Там говорилось, что мы обязуемся не вмешиваться в политику и остаться в Германии «навсегда». Мы были ошеломлены! С матерью случился нервный криз, и она говорила, что сама пойдет к императору. Я передал лист испанскому дипломату, чтобы он ознакомился с этим странным условием.

– Как можно требовать от вас подписать такую чушь! – воскликнул он, прочитав. – Это несомненная ошибка. Написано «навсегда» вместо «на время войны».

После короткой дискуссии мы предложили немцу исправить текст документа и принести его нам на следующее утро, в 11 часов. Отец отправился к Свербееву вместе с испанским дипломатом. Было решено, что последний испросит у министра иностранных дел фон Ягова разрешение предоставить в распоряжение русского посольства специальный поезд для членов посольства и тех их соотечественников, которые желают покинуть Германию. Список предполагаемых путешественников был ему передан тут же. Свербеев заверил отца, что в него включены наши имена и имена нашего персонала. Он сказал, что в тот же день вдовствующая императрица и великая княгиня Ксения проезжали Берлин. Узнав, что мы в отеле «Континенталь», они хотели нас увидеть и забрать с собой в Россию. Но было уже поздно, их собственное положение стало драматическим, и императорский поезд должен был срочно покинуть берлинский вокзал, чтобы избежать выступлений враждебной толпы, бившей стекла и вырывавшей шторы вагона, где находилась Ее Величество.

На следующее утро мы в условленный час явились в русское посольство, а оттуда на вокзал, где должны были сесть в копенгагенский поезд. Никакого обычного обслуживания не предусматривалось – как это бывало при официальном отбытии посла – мы были полностью отданы на милость распоясавшейся толпы, кидавшей всю дорогу в нас камнями. Чудо, что нас не линчевали. Многие члены посольства, некоторые с женами и детьми, получили сильные удары тростью по голове; одни были в крови, другие в разодранных шляпах и одежде. Повезло, что наша машина была последняя: нас приняли за слуг, и это уберегло от грубостей. За несколько мгновений до отхода поезда мы увидели бегущих слуг, которые перепутали вокзал. Второпях они оставили на дороге весь наш багаж. Мой лакей, англичанин Артур, оставшийся в отеле со всеми нашими чемоданами, чтобы было впечатление, что мы не уехали окончательно, оставался пленником Германии в продолжение всей войны.

Мы испытали истинное облегчение, когда поезд тронулся. Позже мы узнали, что посланец кайзера приехал в отель вскоре после нашего отъезда и что кайзер Вильгельм, узнав о побеге, приказал арестовать нас на границе. Приказ пришел с опозданием, и мы проехали границу спокойно. Что же касается несчастного адъютанта, он отправился исправлять свою ошибку в траншеях.

Прибыв в Копенгаген даже без туалетных принадлежностей, мы остановились в отеле «Англетер»; тут же последовали многочисленные визиты: датский король с королевой и со всей семьей, русская вдовствующая императрица, моя теща и толпа других персон, находившихся проездом в датской столице. Все были взволнованы событиями. Императрица просила и добилась того, что множество поездов было предоставлено в распоряжение русских, не имевших возможности вернуться на родину.

На следующий день мы покинули Данию. С парома, везшего нас в Швецию, императрица смотрела на удаляющиеся берега своей родной страны с заметным волнением. Но долг призывал ее к русскому народу.

По прибытии в Финляндию нас уже ждал императорский поезд. Всю дорогу Ее Величество приветствовали овациями финны. Эти демонстрации опровергали ложный слух о восстании в Финляндии, дошедший до нас в Дании.

Общий вид Петербурга особенно не изменился. Не было впечатления, что идет война.

Императрица Мария, отправившаяся в Петергоф, пригласила нас погостить у нее.

Петергоф находится на небольшом расстоянии от Санкт-Петербурга, на берегу Балтийского моря.

Дворец, розовый с золотом, террасы, парк во французском стиле, полный искрящихся фонтанов, принесли ему прозвище русского Версаля. Длинный канал, обрамленный деревьями и фонтанами, выходил прямо к морю. Перед ним был каскад и большой бассейн, в центре которого – группа «Самсон, разрывающий пасть льву»; нескончаемый поток воды лился из разверстой пасти льва. Два из многочисленных фонтанов петергофского парка послужили местом забавного случая, которым долго потешалось окружение вдовствующей императрицы. Её Величество имела среди придворных дам двух старых дев, которые были сама пунктуальность. Тем более все были удивлены, когда однажды они явились к завтраку с получасовым опозданием. Засыпанные вопросами, эти великолепные персоны признались, покраснев, что назначили друг другу встречу у входа в парк, перед фонтаном Адама – или Евы, поскольку это обстоятельство так и не было выяснено. В то время как одна ждала перед Адамом, другая была перед Евой, причем каждая затруднялась сказать, перед которым из прародителей она стояла.

Петергофский дворец, построенный в XVIII веке для императрицы Елизаветы был разрушен бомбардировками в последнюю войну. В нем никогда не жили, он предназначался только для приемов. Государь и императрица имели дом в парке, почти на самом берегу моря. Чуть выше была «дача», предназначенная для вдовствующей императрицы, и «ферма», где жили мои тесть и теща. Там родилась Ирина.

Проведя несколько дней в Санкт-Петербурге, мы отправились с императрицей Марией в Елагинский дворец, императорскую резиденцию, расположенную на одном из островов в устье Невы. Там Ирина заболела корью, что сильно нас обеспокоило, поскольку она была уже беременна. После ее выздоровления, мы устроились в нашем доме на Мойке. Помещения на первом этаже еще не были закончены, мы пока занимали те, в которых я жил раньше с братом.

Не призванный под знамена, поскольку был единственным сыном, я занимался устройством госпиталей в разных наших домах. То, что императрица Мария возглавляла Красный Крест, облегчило мне дело, и первый госпиталь для тяжелораненых разместился в моем доме на Литейном. Я отдался всем сердцем этому занятию, говоря себе, что лучше облегчать страдания, чем причинять их. Мой персонал был хорошо подобран: врачи и санитары все были первоклассные.

* * *

Кампания началась блестяще – глубоким наступлением в Восточной Пруссии, которое должно было помочь Франции, отвлекая силы от западного фронта. В конце августа, в результате отсутствия тяжелой артиллерии, армейский корпус генерала Самсонова, состоявший из отборных войск, оказался окруженным под Танненбергом. Генерал, не желая пережить потерю армии,