– Какая будка? – удивилась я.

– Где бездельники кофе пьют, – объявила Фроловна. – Нет бы, чтобы дома в термосе сделать да с собой носить, они в таких будках в бумажных стаканах берут втридорога. Хлебают да радуются. А Димке денежки тикают.

Спорить с Фроловной я не стала. Незаметно стащила пирожок с картошкой и убежала в свою комнату. Я распахнула дверь и облегченно выдохнула – Кезона нигде не было. Значит, хватило ума уйти. Однако я рано радовалась. Дверца шкафа распахнулась, и он выглянул оттуда, недовольный и сонный.

– Что так долго? – спросил музыкант. – Я умираю.

– В смысле? – сглотнула я, склоняясь. А вдруг с ним что-то случилось? Вдруг ему плохо?

– Хочу есть… – слабым голосом сказал Кезон и выхватил у меня из руки пирожок. Я и глазом моргнуть не успела, как пирожок исчез в его пасти.

Это была какая-то совершенно сюрреалистическая картина. В моем шкафу сидел знаменитый музыкант и ел мои пирожки.

– Фкуфно, – жуя, заявил Кезон. – Принефи ефе!

– Ты офигел? – злобно спросила я. – Может быть, мне тебе еще борщ сварить? И котлеты нажарить?

– Было бы неплохо, – справился с пирожком Кезон и стал вылезать из шкафа. – Я весь день ничего не ел.

– Проваливай, – велела я. – Ты мне надоел.

– Да я бы с радостью, – раздраженно ответил он. – Думаешь, мне нравится сидеть в нафталиновом шкафу в квартире какой-то бабки и ждать, пока она меня веником отходит? У меня своих дел по горло.

– Наверное, Катеньку увидеть хочешь, – ангельским голосом сказала я, и глаза Кезона изменились. Потемнели еще сильнее и сузились. Мне стало не по себе. Видимо, та девушка была для него табуированной темой.

– Нет, лапуля. Я прилетел не к ней, – холодно улыбнулся музыкант. – А к одной маленькой дерзкой рыжеволосой дряни, которая не понимает, что такое хорошее отношение.

– Это ты чего-то не понимаешь. Ты завалился в мой дом и все портишь, – моментально вскипела и я.

– Порчу? Я? Да это ты со свой бабкой в невменозе.

– Не делай проекции своего состояния на других.

– Какая ты бесячая! Зачем я вообще с тобой связался? – выдохнул Кезон. Теперь его глаза искрили ненавистью. Неразбавленной. Яркой. Терпкой.

– Ну прости, милый, какая есть! – всплеснула я руками. – Я не из тех, кто будет бегать вокруг тебя с воплями: «О, это тот самый великий Кезон!» Не собираюсь падать в обморок при виде тебя. Так что извини. Ты для меня никто. Давай ты просто уйдешь? Мне нужно съездить к Вадиму.

Он рассмеялся. Тихо, без веселья, но со скрытой угрозой в голосе.

– Если бы мне нужно было потешить свое эго, я бы приехал в свой фан-клуб. А я приехал к тебе, идиотка. Потому что мне было стыдно. Потому что я думал – черт, это так несправедливо, что эту девушку обвинили во всех грехах. Потому что хотел все исправить. И что в итоге? В итоге меня встречают, как врага. Вот зачем мне все это надо было, а? Я ведь все равно для тебя моральный урод, которому нужно лишь поклонение. Даже после того как я рассказал тебе правду, я остаюсь куском дерьма. Зато Вадим, который даже пальцем о палец не ударил, чтобы тебя найти, опять на коне. Классно. Потрясающе!

Кезон умел быть убедительным. Его слова, тон, взгляд – все это говорило о том, как он зол и разочарован. Я занервничала – не хотела чувствовать себя виноватой. Но и не хотела быть неблагодарной.

– Ладно, я не хотела тебя обидеть. Спасибо, что рассказал правду. Но я больше не хочу видеть тебя. Ни минуты. Просто уйди, – попросила я, садясь на диван.

– Стоп. Ты так и не выслушала, зачем я приехал, – нахмурился Кезон. Было видно, что каждое слово дается ему тяжело. – Я хочу, чтобы ты была моей девушкой…

– Я же сказала – нет! – громче, чем нужно, сказала я. В то, что он влюбился в меня, я не верила. Бред.

– Да дай мне уже договорить, психопатка, – вспылил Кезон.

– Ох, ну давай. Выдай.

– Сыграй роль моей девушки, чтобы я выиграл спор, – сквозь зубы сказал музыкант. – За деньги.

– Что? – своим ушам не поверила я. Да у него вообще все винтики из головы вылетели, что ли? Закрутил он их плохо или как?

– Тебе плохо слышно или мой русский совсем непонятен? – процедил Кезон. – Я попросил тебя за деньги сыграть роль моей девушки перед другом. У нас спор. Завоевать и продержаться с одной девушкой некоторое время. На кону – крутые гитары. Только я нарушаю правила. Хочу тупо заплатить тебе за это. Потому что не хочу обманывать тебя.

Если бы не последняя его фраза, я бы, наверное, взбесилась окончательно. Но он так это сказал… Так искренне и прямо, что я растерялась.

– Ты серьезно? – спросила я.

– Да. Ты сама говорила, что тебе нужны деньги. Там, в самолете. Я дам тебе достаточное количество, поверь. Я помогу тебе, а ты – мне. Все честно.

– Нет, – нахмурилась я. – Не хочу в этом участвовать.

– Ты слишком категорична.

– Я сказала – нет.

Наверное, это было неправильно, но что-то во мне буквально уперлось. Я не хотела играть роль девушки человека, который сначала так сильно понравился мне, что я плакала, поняв, что потеряла его. Этого нельзя было делать. И я не хотела помогать Кезону после всего того, что пережила. Пошел он… Не нужно мне ничего от него.

– А деньги, Наташа? – мое имя, произнесенное его неожиданно глубоким и мягким голосом, заставило вздрогнуть. – Ты ведь жаловалась мне, что тебе нужны деньги. Что ты хочешь жить другой жизнью. Я готов помочь тебе. Я твой счастливый билет. Просто побудь некоторое время рядом. Сделай со мной несколько фото и видео. Ничего особенного. Я не собираюсь спать с тобой.

– Нет, – уперлась я. – Нет, извини. После всего того, что произошло, я поменяла отношение ко многим вещам. Если два месяца назад я готова была пойти на многое, чтобы заработать деньги, то сейчас мое отношение к легким деньгами поменялось. Я была не в себе, когда согласилась с предложением Ольги. Вообще не понимала, что делаю. Мне казалось, что это какая-то игра. Но сейчас все иначе. Поэтому спасибо еще раз. И просто уйди.

Воцарилась тишина, и мне казалось, что я слышу, как бьется сердце – то ли мое, то ли его. Кулаки Кезона крепко сжались, по лицу заходили желваки. Но он все же сумел взять себя в руки.

– Ты уверена?

– Да. Уверена.

– Окей. Я уйду. Только принеси кроссовки. Кажется, я оставил их в большой комнате.

Внутри меня все похолодело. О его обуви я и думать забыла.

– Кроссовки я отдала, – ответила я нехотя. – Вернее, продала…

– Кому? Когда? – Одна бровь Кезона выразительно поднялась. В нем неуловимо что-то изменилось. Из опасного он стал дурашливым. Король превратился в шута.

– Фроловне, – призналась я. – Она их нашла, и мне нужно было выкрутиться.