господин барон соскучился по своей красавице-жене, — усмехнулся Теодор.

— Наверно в Сен-Марко все дамы красивы, — вздохнула Орианна. — Я так хотела бы поехать туда, но боюсь, что буду выглядеть там замарашкой.

— Нет, вы всего лишь пополните собой великолепный цветник окружающих короля красавиц, сестра, — улыбнулся Марк.

— Вот это уже лишнее, — нахмурился маркиз.

— Я так хотела бы побывать там до того, как выйду замуж, — девушка умоляюще взглянула на старика. — Я ведь могу навестить кузена, который там живёт! Я так хочу увидеть баронессу де Флери!

— О ней и здесь говорят? — удивился Марк.

— Вы видели её? — оживился Теодор. — Говорят, что она невероятно красива!

— Пожалуй, но она не в моём вкусе.

— Тебе всегда нравились рыжие, что и понятно, — усмехнулся маркиз.

— Да, теперь и мне это понятно, — слегка смутился Марк. — Но почему вас так заинтересовала баронесса?

— Она останавливалась здесь по пути в Сен-Марко, — ответил Теодор. — Не знаю, почему она свернула с проезжего тракта, но именно в Лианкур она приехала, чтоб переждать тёмное время. Она незаметно добралась до ближайшей гостиницы и провела в ней, не выходя, всё время до светлого утра, но к тому времени слухи о её необычной красоте уже разнеслись по городу, и провожала её толпа горожан, желающих увидеть это чудо. Но я её, к сожалению, не видел. Едва открыли ворота, в город явился посланец сельского старосты, и мне пришлось ехать в деревню, чтоб разбираться со странной смертью. Так что вместо красотки, мне пришлось смотреть на трупы.

— Сочувствую, — кивнул Марк.

— Кстати, — проговорил Теодор, — это было странное дело, и оно бы наверняка вас заинтересовало. Я думаю, что вам удалось бы разобраться с ним лучше меня. Тогда в одну ночь были убиты три путника, в разных местах, но совершенно одинаково. Какой-то зверь сначала перегрыз им глотки, а потом съел печень. Осмотрев тела, я пришёл к выводу, что это сделал волк, но челюсть была хоть и похожей на волчью, но уже и длиннее, чем у обычного волка. А в руке у одного из них остался клок белой пушистой шерсти.

— Это был белый волк?

— Не знаю, мы так ничего и не смогли выяснить. Больше такие случаи не повторялись.

— И хорошо, — подытожил эту тему маркиз. — Вряд ли уместно говорить о подобных вещах за обедом, да ещё при невинной девушке.

— Ну, не настолько я и невинна, — усмехнулась она.

— Орианна! — в один голос воскликнули возмущённые маркиз и Теодор, а Марк только рассмеялся.

После обеда он всё-таки ушел к себе и провёл остаток дня с книгой в руках на террасе, куда Дидье вынес кованый шандал с зажжёнными свечами, спрятанными от ветра под стеклянные колпаки. Приглашения на ужин вечером не последовало, видимо, маркиз всё же решил не беспокоить его, и Марк был этому рад.

Следующий тёмный день был приятной передышкой от дел. Он поздно встал и позавтракал у себя, а потом спустился вниз, в подземелье, куда в небольшой сводчатый зал, освещаемый огнями факелов, укреплённых на стенах, уже перевезли добычу разбойников из охотничьего домика де Геклена. Он внимательно осмотрел аккуратно разложенные вещи, заглянул в описи, которые начали составлять клерки, а потом велел отложить в сторону то, что согласно списку де Бриенна должно было принадлежать семье покойного графа.

После этого он решил допросить Коломбайна де Геклена и, взяв с собой писаря, отправился к нему. Когда он подошёл к воротам замка, к нему вышел капитан и сообщил, что маркиз запретил выпускать его в город без охраны, и Марк со смиренным видом согласился, чтоб его сопровождали два стражника.

Де Геклен уже слегка успокоившийся, но всё равно унылый подробно рассказал всё, что знал о мнимом де Шательро и его делах. Знал он немного, но и этого было достаточно, чтоб подкрепить собранные против разбойников доказательства. В довершение он с несчастным видом поведал, как разбойники шантажом и угрозами заставили его предоставить свой дом в качестве ловушки для блистательного барона де Сегюра. Коломбайн при этом снова впал в беспокойство и клялся всеми богами, что не хотел этого, и только его малодушие было виной тому, что он уступил и тем самым подверг барона опасности. Он заявлял о том, что глубоко раскаивается и готов понести любое наказание, и всё же просит смягчить его, насколько это возможно, поскольку его отец без сомнения выплатит компенсацию в казну и лично барону де Сегюру. Марк велел ему прочесть и подписать протокол, составленный писарем, после чего сообщил, что его участь будет решать королевский суд, после чего повторил запрет покидать дом и оставил его дальше терзаться страхом перед грядущей неизвестностью.

Он вернулся в замок и поднялся в свои комнаты, чтоб снять плащ и меч, которые снова казались слишком тяжёлыми. Читать ему не хотелось, да и темнота, царившая за стенами повсеместно, как-то не располагала к этому, и он снова отправился бродить по замку, всё так же поражаясь красоте и продуманности его архитектуры и убранства.

В какой-то момент он оказался неподалёку от тех комнат, в которых когда-то жила его мать, и, взяв со стола в гостиной подсвечник с горящей свечой, направился туда. Он прошёлся по комнатам, гладя рукой вещи, которых когда-то касались её пальчики. Всё здесь было таким изысканным, хрупким и дорогим. И он подумал, как же она должна была любить его отца, чтоб бросить всё это и сбежать в неизвестность, а потом скитаться с ним по бесконечным дорогам, перенося все трудности и лишения без жалоб и сожалений, считая себя счастливой лишь оттого, что он рядом с ней.

А потом он вспомнил отца, который часто сидел у костра или очага на постоялом дворе, где они ночевали, на его лицо падали блики рыжего пламени, оно плясало в его тёмных глазах, и наверняка он думал о том, что именно такого цвета были её пламенные кудри.

Марк снова прошёл в будуар и остановился перед портретом матери. Сколько же силы было в этом нежном создании, чтоб не только с терпением и любовью выдержать все испытания, но ещё и дарить своему мужу и ребёнку столько радости и счастья, что их свет не угас в душе Марка до сих пор?

Он услышал медленные шаги, и к нему подошёл маркиз де Лианкур. Он какое-то время смотрел на портрет своей дочери, а потом спросил:

— Ты помнишь, где она похоронена?

— Да, — ответил Марк. — Мы с отцом каждый год приезжали туда к тому времени, как зацветало грушевое дерево над её могилой. Я и