Он с готовностью признает, что, оступись он тут, ему, возможно, придется об этом пожалеть. Падение может кончиться переломом ноги или позвоночника, и это надолго уложит его в кровать. Или он может упасть и разбить голову. Свет погаснет. Игра кончится. Не самый плохой выход, учитывая все варианты. Офицер Джозеф О’Брайен погиб на этих Сорока пролетах, его дороге в рай. В этом есть что-то маняще поэтическое.

Но он не упадет. Он может справиться. Несмотря на непроизвольное подергивание всего тела, когда он бежит, он контролирует ситуацию. Он сосредоточен на точности каждого шага, даже когда устает, на том, как ставить и поднимать ноги, как со стуком опускать стопу на бетон, создавая устойчивый барабанный ритм, отдающийся эхом во всем теле, вдохновляющий его, подбадривающий, несмотря на жжение под ребрами и уставшие ноги. Продолжай. Не прекращай бой.

Он устал, он задыхается. Он призывает на помощь бунтарский дух Патрика. «Эти демоны не знают, на кого хлебало раззявили». Он думает о Кейти, и у него открывается второе дыхание, силы прибавляются. Он взбирается на пролет за пролетом, держа ровный шаг ради Джей Джея и Меган.

Он представляет себе мать, пристегнутую к коляске, в слюнявчике, медсестра кормит ее с ложки. Его память пускается в галоп от этого воспоминания и других, схожих с ним, и мчится быстрее и упорнее, чем его ноги по ступеням. Его мать хрюкает, как животное, не в силах выговорить членораздельные слова. Его мать в шлеме, а медсестра пытается усадить ее на горшок. Его мать весит сорок килограммов. А потом его мозг становится фокусником и – абракадабра! Вместо матери Джо теперь видит себя. Джо в инвалидной коляске, Джо в слюнявчике и шлеме, Джо, которого кормят, моют и сажают на горшок, Джо, не способный сказать Роузи и детям, что он их любит.

Последняя мысль заставляет его выкашлять из легких весь воздух. Он взбегает по следующему пролету, не в силах дышать, его сердце колотится в голове, как барабан. Вот его будущее. Вот куда он движется, и убежать от этого нельзя.

Но еще не сейчас, напоминает он себе. Не сегодня. Легкие требуют воздуха, и кислород врывается внутрь, питая истощенные мышцы. Джо просит ноги толкаться сильнее. Они отзываются. Сегодня он не в инвалидной коляске. Сегодня он жив и здоров.

Стайка мальчишек-подростков собирается у подножия лестницы, все с крутыми бандитскими рожами и в штанах, спущенных ниже трусов. Джо никак не возьмет в толк, что такого крутого в нижнем белье. Бестолковая пацанва. Они пялятся на него, их тоже раздражает, что он вторгся на их территорию, им противна хорея Джо, они хотели бы, чтобы этот потный странный старик убрался на фиг с их лестницы. Джо ощущает укол смущенного понимания, каков он, но он отталкивает это чувство. Он будет продолжать, как бы это ни выглядело, смотрит на него кучка шпаны или нет. Он думает, не спросить ли у пацанов, почему они сегодня не в школе, но решает их не трогать.

Утро холодное, декабрь, чуть выше нуля, но от Джо пар идет. Он вытирает скользкий от пота лоб. Решает сделать короткий пит-стоп после того, как спустится на пролет, чтобы снять капюшон. И тут его пятка промахивается мимо ступеньки и уезжает прочь. Его сердце и легкие прыгают, да так и остаются в груди в подвешенном состоянии, словно потеряли вес. Он падает. Он даже не успевает ни о чем подумать, а его рука тянется к перилам. Сначала она соскальзывает, потом хватается, выкручивая ему плечо, но уберегая тело от удара о бетон и падения с Сорока пролетов.

Джо замирает так на пару секунд – свисая с перил, зацепившись за них одной рукой, лежа на животе с выброшенными на несколько ступеней вперед ногами, – и ждет, пока его сердце успокоится. Потом отпускает перила, перекатывается и садится на ступеньку. Глядя вниз и потирая плечо, он считает ступени. Тридцать пять. Это было бы больно. Мальчишки смотрят на него без выражения, без сочувствия и молчат.

Если бы этот номер видела Колин, или его физиотерапевт, или Роузи, им бы это не понравилось. Но они ничего не видели, и он удержался. Может, он и старая развалина с болезнью Хантингтона, но рефлексы у него как у газели. Все еще в бою, детки.

Так-то!

Джо оборачивается. У вершины лестницы стоит патрульная машина. Потом он видит Томми, стоящего на верхней ступеньке и смотрящего на него. Руки Томми скрещены на груди.

– Тренируешься к Олимпиаде?

– Ага.

Томми сбегает по ступеням и садится рядом с Джо. Джо смотрит вниз, за лестницу, вдоль Мид-стрит. Шпаны нет. Наверное, услышали сирену и снялись. Томми вздыхает.

– Не сказать, что бы ты делал что-то умное.

– Это для поступления в Гарвард.

– Я тебя не отговорю, я так понимаю.

– Нет.

– Подвезти тебя домой?

– Да, спасибо.

Томми протягивает Джо руку, и Джо за нее берется. Они задерживают пожатие на мгновение, это молчаливое выражение уважения и братства. Когда они добираются до верхней ступеньки, Джо стучит по табличке на Сорока пролетах пальцами, обещая вернуться завтра.

Продолжать.

Не прекращать бой.

Раннее утро, еще нет шести, а Джо уже одет и готов, он сидит в кресле в гостиной и ждет Роузи и девочек. Шторы еще опущены, в комнате темно, ее освещает только телевизор, включенный на канале телемагазина. Роузи, наверное, опять не спала ночью. Джо хотел бы посмотреть новости, но пульт лежит на гладильной доске, и Джо не может заставить себя встать за ним с кресла. Две женщины высокими гнусавыми голосами без умолку болтают про волшебные подставки под мебель. Джо в этом доме мебель не двигал с тех пор, как миллион лет назад избавился от детских кроваток, но женщины его убеждают. Изобретение просто гениальное. И всего за 19.95. Он ищет по карманам телефон, когда входит Кейти.

Сонно здоровается и плюхается на диван. На ней ее всегдашняя форма: черные штаны для йоги, угги и толстовка с капюшоном, но что-то в ней изменилось. У нее чистое лицо. Джо не помнит, когда в последний раз видел свою малышку без косметики, особенно с ненакрашенными глазами. Она не согласится, но Джо считает, что ей так лучше. Она от природы хороша.

Он бы хотел поболтать с Кейти, узнать, что у нее нового и как она, но в последние дни словно не может начать разговор. Ждет, когда она вбросит первую подачу, но у нее закрыты глаза. Она дышит глубоко и ровно, вдох – выдох, лицо у нее умиротворенное. Глаза по-прежнему закрыты. Джо смотрит на нее и гадает, не уснула ли она. Может, она просто не хочет смотреть телемагазин. Может, не хочет видеть своего старика.

Черт. Подставки пропали. Пока Джо смотрел на Кейти, в телемагазине переключились на следующую позицию, приспособление, которое сворачивает одежду. Это его не интересует. Меган еще наверху, а Роузи в ванной, причесывается, это сложная процедура, которую, как выучил Джо, нельзя ускорить или сократить. Они не знают, куда делся Патрик, и не ждут его. Появляется Меган, вид у нее решительный, она закутана в толстое черное пальто, черную шапку и пушистый белый шарф, на плече у нее висит плоская сумочка.