Отвращение бурлило в жилах Джаспера, пока он слушал рассказ Эстер, но он не смел ее перебивать. Ей и без того тяжело рассказывать о своих несчастьях.

– Позже он пришел ко мне в комнату в одной ночной рубашке, пьяный и злой. Вначале я даже обрадовалась тому, как сильно его разозлила. Он сказал, что не собирается всю ночь выбирать слизней из своей постели. Сказал, что это должна сделать я. Я рассмеялась и ответила: а ты заставь меня. Он выругался и сдернул с моей постели одеяло. Я схватилась за него, и мы подрались. Я не кричала. Дело касалось только нас, больше никого – как всегда.

Вдруг он остановился. Он стоял на коленях надо мной. И сказал, что я могу делать, что хочу, но он будет спать здесь, на чистых простынях. Лег ко мне в постель, закрыл глаза и захрапел. Выключился, как свет. Ну, а я… я была в своей постели, места хватало, и я не понимала, почему я должна сдаваться, поэтому я укрылась получше и заснула сама… Бесполезно говорить, что я не должна была так поступать. Теперь я все понимаю. Но дело в том, что тогда я этого не знала. В школе мы часто ложились друг к другу в постель, когда становилось холодно.

Джаспер сжал кулаки. Возможно, она в тринадцать лет в самом деле ничего не понимала, но Лайонел, в его-то возрасте, определенно все понимал. И то, что он был пьян, его не извиняет. Он совершил непростительное преступление против невинной младшей сестры своего друга.

– В ту ночь мы во сне прижались друг к другу. Когда я проснулась, то лежала спиной к нему, а он обнимал меня. И мне… прости, Джаспер… на какое-то время мне стало приятно.

Лицо у нее раскраснелось, но она вызывающе вскинула подбородок.

– Родители обычно ласкали меня, когда я была маленькой, но после их смерти никто не прижимал меня к себе. Примерно такое чувство я тогда испытала. Мне стало тепло и уютно.

В ее голосе послышались горькие нотки:

– До тех пор, пока он не проснулся. И все сразу изменилось. Его руки были повсюду. Он сказал: теперь, когда я превращаюсь в женщину, у меня появляются женские желания. Он назвал меня сосудом греха и шлюхой в процессе создания; уверял, что мой брат устыдился бы меня, если бы услышал, как я заманивала его в свою постель. Грозил, что однажды я получу по заслугам.

Его слова смутили меня, мне стало стыдно, я почувствовала себя грязной. Я понимала, что сделала что-то плохое, но не понимала, что.

Джаспер больше не мог молчать.

– Ты ни в чем не виновата! Ты была невинна. Вся вина лежит на нем!

Она протянула к нему руку, призывая его к молчанию, и он, хотя это стоило ему невероятных усилий, закрыл рот, хотя ему очень хотелось ее утешить.

– Позже, летом, я попала в грозу и побежала в укрытие – в летний домик. Хотя почему я побежала туда, а не домой – ума не приложу. Он уверял, будто я знала, что он там, якобы я хотела, чтобы он увидел меня в мокрой одежде, которая стала прозрачной и прилипла к телу, что я его дразнила. – Она покачала головой, видимо, до сих пор ошеломленная доводами своего обидчика. – Откуда мне было знать, что он там? Я думала, он с Джерардом… С другой стороны, почему я просто не пошла домой? Я все равно не могла промокнуть сильнее. – Она понурила плечи. – В общем, мы вдвоем оказались в летнем домике; дождь барабанил по крыше, а я дрожала от холода. А у него была фляга с бренди. Он сам его пил. Я почувствовала по его дыханию. И он был так силен! Гораздо сильнее меня. Я ничего не могла сделать, чтобы его остановить…

Джаспер встал на колени в потрясенном молчании; от крика его удержало только воспоминание о словах доктора Фотергилла, который объявил ее девственницей. Что бы ни сделал Лайонел, что бы он сейчас ни услышал, по крайней мере он мог не сомневаться в том, что негодяй не изнасиловал ее в полном смысле слова.

– Он лил бренди мне в горло до тех пор, пока мне не показалось, что я вот-вот захлебнусь. Потом он пригвоздил меня к полу и подробно описал, в чем мужское тело отличается от женского и способы, какими мужчина может получить удовольствие от женщины, хотя только один из них оканчивается тем, что у женщины будет ребенок. Мне казалось, это продолжалось много часов. И все время он прижимался губами к моему уху, вдалбливая в меня грязные слова. Он был… – Ее передернуло. – Но наконец он получил свое удовольствие и скатился с меня. Спотыкаясь, я вышла на улицу, и меня вырвало в кусты рододендронов. Он стоял за мной и хохотал, застегивая бриджи. Предупредил, что бесполезно кому-либо рассказывать о том, что случилось, потому что физических доказательств нет. Как и всегда, будет лишь его слово против моего. Кроме того, прошла целая неделя после того, как он провел ночь в моей постели, и тогда я не пожаловалась. И от меня пахло бренди. Он обещал сказать, что я была пьяна и соблазнила его, что он не смог мне противиться. Я убежала в дом; его слова звучали у меня в ушах. Он был прав. Я никому не могла ничего сказать. Я была так же виновата, как и он. И потом, тогда тетя Сьюзен ждала Дженни, и я не хотела ее расстраивать.

Джаспер тяжело вздохнул. Она готова вытерпеть все, что угодно, лишь бы больше никого не расстраивать! Поэтому она без нужды много лет несла в себе груз чужой вины…

– В ту ночь я боялась спать у себя в комнате; боялась, что он придет и в самом деле сделает то, что, по его словам, мужчины любят делать с женщинами. – Голос у нее охрип, как будто она заставляла себя подойти еще к одному камню преткновения. Сколько же их еще? Джаспер склонил голову, готовясь к худшему.

– Я взяла одеяло и прокралась в мансарду, где спряталась, а платье, которое он запачкал, сожгла в камине. Пока оно горело, я молилась так, как никогда в жизни не молилась: пусть случится что-нибудь, что не позволит ему больше приезжать в «Пойму». Так и произошло. Джерард погиб. – Она с трудом подавила рыдания. – Джаспер, это я… я убила его! Я молилась перед огнем, и огонь взял Джерарда. Я… не из тех, на ком следует жениться, особенно такому, как ты. Во мне есть что-то злое… – Она прижала руки к животу: – Что-то темное и разрушительное!

Больше он не мог выдержать. Схватил ее за плечи и встряхнул:

– Какая чушь! Ты меня слышишь? Полная чушь! Во-первых, это Лайонел напал на тебя. И, во-вторых, то, что твой брат погиб именно на пожаре, – всего лишь совпадение.

Он видел, что его слова не доходят до нее. Ее глаза потемнели от ужаса на измученном, бледном лице.

– Послушай меня. Когда погиб мой брат, меня окутал такой же мрак, который только что описала ты. Я чувствовал себя виноватым потому, что я еще живу, а он умер.

Она наконец посмотрела на него, хотя ее страдальческий взгляд по-прежнему блуждал где-то далеко. Он рывком поставил ее на ноги.

– И если ты хоть на миг способна подумать, что я позволю тебе бросить меня из-за того, что случилось шесть или семь лет назад, ты сильно ошибаешься. Ни одного Чаллинора еще не бросали, и я не собираюсь становиться первым.

– Б-бросить? – изумилась Эстер. – Я тебя не бросаю. Разве ты не понимаешь? Я пытаюсь тебя спасти!

– Интересно, как дурацкое положение способно меня спасти, маленькая ты глупышка?