его и лицо приобрели совсем иные оттенки. — Видишь, как ты ничего не понимаешь-то… Наш-ваш… Он такой же и мой! А если я в лесу ежонка, не дай бог, поймаю, ты что, тоже за мной с ружьем погонишься? Или я воздуха лесного захотел дыхнуть — тоже наш-ваш?.. Вон же, — он указал на муравейник, — живут, бегают. Я их не убиваю. Чего тебе надо?

— Был бы такой насос, вы бы и воздух из леса к себе перекачали!

— Ну, знаешь что, милая девочка! Не забывайся. Я тебя постарше и по возрасту, и по… — Он постучал себе пальцем по виску. — Не забывайся!

— Старше! — сказала Ветка презрительно. — Да хоть вы мамонтом будьте, я вас уважать не собираюсь!

Она, конечно, слегка пользовалась тем, что она девчонка и ее нельзя тряхануть как следует.

— Уважа-ать? — он засмеялся. — А я тебя и видеть-то не хочу. Приперлась, понимаешь, на чужой участок…

— Калитку бы вашу забить покрепче и забор раза в три-четыре повыше, чтобы вы сидели на своем капиталистическом участке и в нашу жизнь бы вообще не выходили!

Ветка увидела, как он весь аж побледнел, а мальчишка все слушал, стоя у окна.

— Ничего-ничего! Вы еще не такое от меня услышите!

То она все говорила, глядя куда-то немного вбок. А теперь прямо навела свои глаза на него.

— Вы же боитесь! Я сразу увидала… Вот я, например, могу все про себя сказать. Пионерлагерь «Маяк», второй отряд, Иветта Снегирева. А вы? Ну скажите!.. Вы потому и трус, что вы нечестный.

Он молчал, он даже как следует не мог притвориться, что ему будто неохота ей отвечать.

Но и Ветка была на пределе человеческих возможностей. Ни слова больше не говоря, она пошла назад по аккуратной дорожке меж гряд. Честные муравьи продолжали бегать, помаленьку разбираясь в кошмаре, который с ними произошел. Ветка чувствовала, что если она так уйдет, это будет предательство по отношению к ним.

Перед домом она остановилась, сказала мальчишке, который приклеенно стоял у окна. Мальчишке-то она была теперь в состоянии сказать что угодно.

— Имейте в виду, — сказала она, — если ещё хоть один муравейник пропадет, отвечать будете вы. И если вы этот муравейник погубите для заметания следов… мы проверим! И вы отвечаете за этот муравейник!

Чтоб муравьи были тут не рабами, а как бы посольством «Маяка» на этой вражеской территории.

Она прошла мимо цветущих овощей и деревьев, открыла калитку и с удовольствием закрыла её. Оказалась на воле, где трава росла по-нормальному и все росло по-нормальному, а не по-сумасшедшему на благо эксплуататоров.

В душе у Ветки были одновременно победа и грусть…

Она гордилась собой — это бесспорно. И она была поражена, что есть такие люди… Она как бы знала об этом и в то же время не знала. Что они так просты и так близко от ее жизни.

И еще она понимала, но не словами, а душой, что эта ее победа не окончательная, а лишь маленькое сражение, где ей удалось потеснить врага. И если б Ветка только знала, что в таких сражениях и пройдет вся ее жизнь!

Браконьерский мальчишка догнал ее у самого моста. Сейчас он выглядел широкоплечим и высоким — пожалуй, таким же, как Лебедев. В плечах даже и покрепче. Это рядом со своим отцом он казался таким забитым.

У мальчишки были серые, широко посаженные глаза, что является будто бы признаком добродушия. Но ведь это всего лишь внешность! Хотя у него была действительно положительная черта — ему с первого взгляда понравилась Ветка. Да и то надо еще проверить!

К счастью, она не успела испугаться — оглянулась, когда мальчишка уже подбегал, и он сразу произнес:

— Просто мне велели тебя проводить, — и протянул по-рыночному свернутый фунтик с очень крупной малиной, которая была удивительно… малинового цвета.

Ветка хотела сразу выбросить этот кулек в Переплюйку. Но не бросила, посмотрев на мальчишку. Заменила на более мягкое наказание. Спросила:

— Взятка?

— Да, взятка, — сказал мальчишка. Он вытряхнул на ладонь хорошую горку ягод и не спеша кинул их в воду… Тут надо заметить, это был для него не простой и далеко не обычный шаг. Но в некоторые моменты люди бывают удивительно чутки… Так странно получилось, словно он подслушал ее мысли.

Хотя сказала Ветка, естественно, совсем другое:

— Знаешь что, ты чужим-то не распоряжайся! — и улыбнулась.

Потом взяла в рот ягоду — ведь ягоды были ни в чем не виноваты…

Городской девочке Ветке такой малины не доставалось, наверное, никогда! Ее бессмысленно здесь описывать. Ее надо попробовать, спелую, прямо с куста, малину сорта «новость Кузьмина». Она была сладкая и острая. Она было полна аромата и словно радовалась тому, что вы ее съели…

Лагерь заждался Ветку. Однако и не хотелось есть это чудо на ходу. Прислонившись спиной к перилам, Ветка роняла малинины в рот. Она не видела здесь никакого предательства. Такая малина предательством быть не могла.

— Иветта…

Ветка невольно рассмеялась — настолько она не привыкла к своему полному имени.

— Да нет, меня так не зовут. Это у меня так будет в паспорте написано. А меня зовут Вета или Ветка.

— А меня — Володя…

Он совершенно не знал, чем бы ее прельстить. Он даже хотел было сказать, что отнесет муравейник назад. Но это было выше его сил, как выше Веткиных сил было войти на участок, который охраняло объявление про злую собаку.

Ягоды были еще не съедены. Но их оставалось уже меньше одной трети. Мальчишка следил за Веткиной рукой и за Веткиными губами и проклинал себя, что выкинул такую большую горсть. Сейчас вот она съест последнюю малинину и скажет, чтобы он катился отсюда на свой капиталистический участок.

А Ветка и сама не знала, что ей делать с этим мальчишкой. Но пока еще в фунтике оставалась малина, можно было не заглядывать в будущее, а просто надеяться, что оно светло и прекрасно…

ОДНАЖДЫ

(Заключение)

Осенью в «Маяке» наступает удивительная тишина. Деревянные легкие домики не годятся для жилья. Не устроишь тут ни зимнего санатория, ни лыжной турбазы.

Лес словно бы еще приближается к «Маяку». Летят со звоном березовые желтые листья. Тишина, никого. Первыми это понимают осенние и зимние птицы — синички, снегири. Да они и не знают никакого «Маяка», кроме тишайшего, кроме уснувшего. За ними и вороны, и трусливые красавицы сороки.

А воробьи, наоборот, снимаются и пропадают разом, крылатые собачонки. Им без людей тут делать нечего — и неинтересно, и голодно.