наша Элеонора Августа сказала нам, что волю только ее исполнять. А уж потом…

Он замолчал.

– А уж потом мою? – догадался Волков. Мужик ему не ответил. – Так вот знайте, – холодно произнес кавалер, – не жена моя хозяйка вам, а я! По брачному договору вы мне в ее приданое даны. – Он встал и заорал: – Вы мне даны в ее приданое! Вы мои! И отныне запомните: все распоряжения по дому, что дает вам Мария, даны мной. Пренебрегаете ее волей – пренебрегаете моей! Пренебрежения я не прощу. А если думаете, что добрый я, так то зря. Шкуру с ослушника спущу.

– Ясно, господин, – ответил старший из дворовых.

– Мария, раздай задание людям и готовь мне одежду.

– Хорошо, господин, – ответила служанка.

Все дворовые, получив здания, наконец убрались из дома, а кавалер пригласил Увальня и Максимилиана за стол поесть чего-нибудь, что Мария собрала. Увалень сидел и ухмылялся чему-то.

– Чего ты? – заметил его усмешку Волков.

– Да про то, что вы дворовым сказали. Как вспомню, так смеюсь.

– И чего же смешного в моих словах было? – нахмурился кавалер, с хрустом катая вареное яйцо по столу.

– Ну, про то, что вы добрый. Про то, что они могут думать, что вы добрый, – говорил Гроссшвулле, все еще улыбаясь.

– А что, я не добрый? – спросил кавалер.

– Да какой же вы добрый? – уже чуть не в голос смеялся Увалень. – От вас у людей колени подгибаются. Я как узнал, что брат мой меня к вам ведет, так чуть не зарыдал. Шутка ли, к Инквизитору в солдаты!

Волков скривился и поглядел на Максимилиана:

– Максимилиан, а вы что думаете? Добрый я?

Максимилиан, сидевший и евший хлеб с куском соленого сала, обрезанного с окорока, услышав вопрос, отложил еду, вытер руки о тряпку, вздохнул и сказал:

– Что ж, бываете и добрым иногда.

Отчего-то этот ответ Волкова разозлил. Он надеялся, что хотя бы этот молодой человек, к которому он, кажется, был добрее, чем ко всем другим, подтвердит его доброту. И на тебе! Он сказал этим двоим:

– А коней вы расседлали?

– Так поедем же к графу сегодня, – ответил Максимилиан, уже понимая, что нужно было что-то другое говорить.

– Так не на этих поедем, к чему этих мучить, они полдня под седлом, или вам лень свежих коней седлать?

– Нет, не лень, – поспешно заверил Максимилиан. – Переседлаем.

– Так ступайте и седлайте, бездельники! – горячился кавалер.

Молодые люди сразу встали и, хватая напоследок куски, пошли из дома.

– Мария! – заорал Волков. – Готова вода?

– Греется, господин, – отвечала служанка.

А он отодвинул тарелку, что-то есть ему расхотелось.

Глава 27

В поместье Малендорф графа не оказалось. Приехав туда, Волков узнал от мажордома, что граф с молодой женой уехали в Мален. Кавалер к тому времени устал неимоверно, за последние трое суток он спал урывками, то на берегу, то в баржах, где-нибудь в углу, и от этого он был небыстр в мыслях. Сам спросить забыл, так мажордом ему сказал:

– А жена ваша тут, господин Эшбахт.

– Где она? – спросил Волков, слезая с коня.

– Остановилась в своих покоях, а где находится в сей час, мне неведомо, – вежливо говорил мажордом.

Кавалер устал, и нога его по обыкновению ныла. Но ему пришлось побегать. Пришел в покои жены в надежде побыстрее лечь спать. А там кроме перепуганной служанки никого.

– Где жена моя? – спросил у нее Волков.

– Кто? Жена? – Служанка подрагивала то ли со сна, то ли от страха, дура. – Госпожа? Так тут она.

– А госпожа Ланге? Подруга ее тут?

– Тут, тут, – кивнула девица. – Тут они.

– Где тут? – начинал злиться кавалер и еще раз поглядел на пустую кровать в покоях.

– Может, по нужде… – пролепетала служанка.

Волков не думал, что его избалованная жена пойдет ночью по нужде, когда за ширмой у нее ваза ночная есть.

– Вдвоем они пошли, что ли?

– Не знаю. Может, и вдвоем.

– Так ты ее разоблачала ко сну? – не отставал он.

– Нет, господин.

– Так где же она? – повторил он тихо сквозь зубы. И от тихого голоса высокого и страшного господина служанка едва дух не потеряла.

– Не знаю, – одними губами ответила перепуганная девка.

Говорить с дурой дальше смысла не было. Волков взял лампу и думал найти мажордома, его расспросить. Нога болела, ему бы лечь, а он бегать по лестницам огромного замка должен. Зря Максимилиана с Увальнем сразу в людскую спать отпустил, да кто ж знать мог. И вот он шел один по темному замку, вокруг никого, кое-где лампы горят, припозднившейся лакей что-то нес мимо. Прошел и не поклонился, подлец.

Шел кавалер по балкону к большой зале и услыхал где-то внизу музыку. Звуки лютни совсем легкие были. Кто-то тронет струны одним движением, и все. И тут же женские голоса, что говорят негромко. Смех, звякнул бокал об тарелку.

Волков повернул не к покоям мажордома, а решил поглядеть, кто это там, в бальной зале, ночью музицирует и пирует. Пошел вниз, неся лампу. Шаг у него к вечеру тяжек стал, нога уже слушалась плохо. Шел кавалер медленно. Уже к лестнице, что ведет к бальной зале, выходил. И тут вдруг все стихло: и музыка, и голоса. Услышал он быстрые шаги, отдающиеся эхом, и дверь скрипнула небольшая, что вела из залы в нижние этажи. Тихо хлопнула, словно ее придерживали.

Пять шагов, и Волков вошел в залу, освещая ее полумрак лампой, и увидал, что за большим столом, за которым пиры проходят, свеча горит и две женщины сидят. Он сразу понял, что это жена его и госпожа Ланге.

– Добрый вечер, госпожи мои, – сказал Волков, подходя к столу.

И одна, и другая смотрели на него едва ли не с ужасом. Жена силилась улыбнуться, а госпожа Ланге так окаменела лицом, будто привидение увидала.

– Добрый вечер, супруг мой, – отвечала Элеонора, голос потеряв.

– Отчего же вы не спите? На дворе ночь давно, – поинтересовался кавалер, садясь к ним за стол без приглашения.

– Не спится, – тихо ответила его жена.

– Служанка сказала, что вы по нужде вдвоем пошли. Не хвораете ли вы?

Сразу в глаза ему бросилось, что среди блюд с закусками и сладостями стоят четыре бокала. Он поставил свою лампу и взял один из бокалов, заглянул в него, понюхал – сладкое вино.

– Дура она, – пыталась улыбнуться Элеонора. – В покоях жара, окна не открыть, комары летят. Не спалось мне, решила вина выпить.

А Волков, слушая ее, все чей-то бокал в руке крутит.

– И с кем вы пили?

– С братом, – ответила Элеонора Августа так быстро, как будто придумала ответ