Одной из первых задач, поставленных перед новым снайпером, поступившим в нашу часть, было сопровождение пяти машин с амуницией и боеприпасами для батальона. Около оставленной жителями деревни мы оказались атакованными небольшой группой партизан. Завязалась жестокая перестрелка, в ходе которой атакующие были отброшены обратно к деревне, где они заняли оборонительные позиции в домах. Придя в себя от первого шока, молодой снайпер проявил себя решительным и умелым бойцом. Он поразил нескольких партизан прямо на их позициях. Немецкие пехотинцы в итоге уничтожили врага, но несколько партизан сумели спастись бегством. Осматривая дома, мы обнаружили, что среди тех, в кого попали наши пули, были женщины. При этом не было ясно, относились ли они к гражданскому населению, поскольку партизаны не носили униформы или каких-либо других опознавательных знаков, а их оружие могли забрать те, кому удалось спастись бегством.

Через два дня новому снайперу пришлось отражать новую партизанскую атаку из засады около небольшой лесопилки. В ходе последующей перестрелки он был отрезан от своих и был зажат врагом на позиции, с которой он не мог спастись бегством. Партизанская группа была столь сильна, что стрелки были вынуждены отступить. Глядя назад, они увидели, как снайпер поднял свою винтовку над головой, показывая противнику, что он сдается. Партизаны обступили его и стали бить кулаками и ногами. Стрелки вернулись в расположение своей части так быстро, как только могли. Едва они доложили командиру роты о случившемся, тут же был отдан приказ нанести незамедлительный контрудар, чтобы попытаться спасти попавшего в плен снайпера.

Всего час спустя я в числе отряда из двадцати пехотинцев достиг лесопилки. Мы поняли, что партизаны все еще там. Незамеченные стрелки заняли позиции в пятидесяти метрах от противника, и я открыл огонь, уничтожая караульных. Партизаны тут же открыли свирепый огонь и ожесточенно оборонялись, прежде чем поняли, что столкнулись с опытным и превосходящим противником. Тогда они отступили в соседний лес. Большая часть стрелков стала преследовать их. А я вместе с тремя товарищами устремился на лесопилку.

Мы осторожно пробирались по полутемному строению, слыша непрекращающийся жужжащий шум. Зайдя в конце концов в помещение, где стояла пилорама, один из стрелков выскочил оттуда через минуту или две с побелевшим лицом. Он не мог говорить и лишь, заикаясь, повторял: "Там, там, там", — указывая на проход, из которого он только что вылетел. С оружием наготове я и двое моих товарищей устремились в полумрак и поняли, что источником жужжащего звука была включенная пила пилорамы. Как только наши глаза медленно привыкли к темноте, перед нами предстала ужасающая картина, от которой по спине побежали бы мурашки даже у самых бывалых солдат.

На столе пилорамы лежало безжизненное тело молодого снайпера. Диск пилы все еще продолжал вращаться в его животе, дойдя уже ему до пупка. Возле стола лежали отпиленные руки и ноги парня, изрезанные на кусочки. Чтобы пленный не умер слишком быстро от потери крови, партизаны перетягивали жгутами его конечности перед тем, как отпилить их. Вся лесопилка была забрызгана кровью и кусками тканей. Дико оглядев эту сцену вопиющей жестокости, мы вырвались из здания и устремились на помощь своим товарищам. Но тут же убедились, что бой уже выигран. Только один из партизан уцелел и бежал на расстоянии 350 метров от нас к еще одному участку леса, чтобы скрыться в нем. Я опустился на колени и, выставив вперед правую ногу, стал целиться с колена. Я сделал два, а затем еще три глубоких вдоха и выдоха, сконцентрировался и нажал на спусковой крючок. Прошла доля секунды, и убегающий партизан судорожно взмахнул руками и рухнул на землю. Пока один из отважных стрелков отправился на лесопилку, чтобы забрать личный опознавательный знак молодого снайпера, я устремился вперед, чтобы убедиться, что пораженный мной враг был действительно мертв. С удовлетворением я обнаружил, что моя пуля вошла партизану прямо между лопаток.

У нас не оставалось времени, чтобы похоронить товарища, замученного врагом. Откровенно говоря, никому из нас и не хватило бы мужества собирать вместе обрубки его тела. Каждый из моих товарищей стремился как можно скорее убраться восвояси. Когда наш капитан взялся составлять обязательное письмо к родным погибшего, он написал, что тот скончался в бою мгновенно, от пули в грудь. Настоящее лицо войны неописуемо.

Дивизия продолжала свое отступление и пересекла границу Польши, заняв позиции позади города Бельско-Бяла, неподалеку от Освенцима. Давление советских войск к этому моменту временно ослабло, поскольку основное направление их наступления проходило южнее. И тем не менее стрелки продолжали гибнуть от каждодневных беспокоящих атак. Основная линия обороны, удерживаемая моей ротой, проходила по краю окрестной деревни. Местная школа и учительский дом вместе с относившимся к нему хлевом оказались прямо на передовой. Русские позиции располагались в пятистах метрах от нас, что представляло отличное поле огня для снайпера. Мне нужно было только найти хорошую позицию. Чердак учительского дома показался мне вполне идеальным местом, и я снял с крыши черепицу в нескольких местах, чтобы сделать отверстия, через которые я мог бы вести огонь, не давая врагу слишком легко вычислить мое место нахождения.

Пока я готовил позицию, мне сначала показалось, а потом я пришел к полной уверенности, что слышу голос ребенка. Звуки исходили откуда-то снизу. Я положил свою винтовку и осторожно спустился с чердака с "парабеллумом" в руке. Осмотрев первый этаж, я ничего не нашел, но в нерешительности остановился на кухне. Там приглушенные звуки доносились из-под пола особенно отчетливо. Найдя в полу люк, едва заметный среди дощатого настила, я бесшумно покинул кухню и подозвал двоих товарищей. Как только они заняли огневые позиции на кухне, я топнул ногой по люку и закричал:

— Выходите с поднятыми руками!

Я услышал ответ на ломаном немецком:

— Не стреляйте! Здесь только женщины и ребенок.

Люк открылся, и из него вылезла женщина лет сорока и еще одна женщина с ребенком на руках. Выяснилось, что это были учительница, ее мать и ребенок. Даже несмотря на то, что стрелки объяснили им, сколь опасно для женщин пребывание в доме на передовой, они отказались его оставить до тех пор, пока немецкие солдаты будут здесь. Причиной этого было то, что в хлеву находилась их корова, которая была нужна им, чтобы кормить молоком ребенка. Когда мы пошли посмотреть, что сталось с животным, оно оказалось раненым в брюшную стенку осколком гранаты. Ее кишки, вышедшие наружу, надулись как огромный мяч из-за попавшей в рану инфекции. Несчастное животное стояло в своем загоне, не проявляя ни к чему интереса. Когда корову охватывали приступы боли, она начинала мычать так, словно надрывно просила о помощи. Лучшим выходом было убить животное и избавить его от страданий. Однако нужно было как можно дольше поддерживать его жизнь, чтобы продолжать получать молоко. Пехотинцы и женщины предприняли все возможное в этой ситуации. Солдаты заботились о корове, а женщины за это готовили и обстирывали их. Хлев и дом были соединены траншеей, и стрелки проделали дыру в стене подвала, чтобы можно было пробираться в траншею незаметно для врага.

Весь день я провел на чердаке, стреляя по вражеским позициям, заткнув свои уши воском, чтобы защитить их от грохота своей винтовки, который становился оглушительным в выбранном мной укрытии. Но, как я и предполагал, советским бойцам не потребовалось слишком много времени, чтобы определить возможную позицию снайпера противника. Поскольку их собственный снайпер не взялся поразить мою позицию со столь значительного расстояния, русские решили разобраться с проблемой с применением более мощных средств.