– Давай, Генри, – простонала она. – Давай же, давай!

Резким движением он овладел ею, рывком войдя на всю глубину.

Дженова ахнула, в самом низу живота распустился цветок огня, посылая дрожь в бедра. Она подняла голову, и Генрих заглянул в ее глаза.

Она была прекрасна. Сирена. Богиня. Он пожирал ее взглядом. Из-под сбившейся вуали вырвалась на свободу коса и расплелась. Волосы рассыпались по плечам темными волнами.

Слегка откинувшись назад, Генрих снова погрузился в ее омут, зная, что его глубины ему всегда будет мало. Он хотел слиться с ней воедино. Хотел, чтобы в ней созрел его плод, чтобы потом повторить все сначала. А потом еще и еще. И чтобы это продолжалось до конца их дней.

Он вновь нырнул в глубину и припал губами к ее губам, исторгнув из ее горла крик свершения, за которым последовал его собственный. Сплетясь в объятиях, их тела подрагивали. Где-то далеко жужжали голоса слуг, лаяла собака, слышались громкие приказы командира, тренирующего солдат. Жизнь текла своим чередом, и они были всего лишь ее частью. Все как будто оставалось прежним и в то же время как-то изменилось. Генрих сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь понять, что это значит.

Дженова хрипло рассмеялась, отпуская его, и одернула юбки, прикрыв наготу. Дрожащими пальцами она взялась за шнуровку платья. Генрих нежно оттолкнул ее руки, чтобы самому затянуть шнуровку, и сосредоточился на узле. В горле у него пересохло, сердце громко стучало.

Она нужна ему. Он должен спасти ее от Болдессара. Должен обеспечить ее безопасность, даже если она этому воспротивится. Ей ничто не должно угрожать, даже если его не будет здесь, в Ганлингорне. Чтобы достичь этого, ему требовались определенные полномочия или положение, а для этого существовал лишь один реальный способ.

Он должен на ней жениться.

Возникшие в голове слова прозвучали барабанным боем, и он даже не осознал, что произнес их вслух, пока она не застыла под его руками. Когда он отступил на шаг и поднял на нее глаза, Дженова смотрела на него так, словно у него выросли рога, хвост и копыта.

– Генри? Ты только что попросил меня выйти за тебя замуж? – едва слышно прошелестел ее голос.

– Думаю, я должен на тебе жениться.

Она судорожно сглотнула и округлила глаза. Между ее бровей пролегла морщинка. Она попыталась привести в порядок волосы.

– Генри, ты не должен чувствовать себя… ты не должен думать, что… Я не жду, что ты… – Она перевела дух. – Помнишь, я недавно просила тебя остаться, но ты сказал, что не можешь? Почему же сейчас ты просишь меня выйти за тебя замуж?

Генрих нервно рассмеялся.

– Это не личное, Дженова, это…

Ее лицо, казалось, окаменело.

– Ты в опасности. Я хочу тебя защитить. Мне будет проще сделать это, если я стану твоим мужем.

Слова эти показались ему здравыми, разумными. Дженова ничего не ответила. Молчание становилось тягостным.

Она закрыла глаза, а когда раскрыла их, взгляд стал жестким, холодным и чужим.

– Нет, Генри, мне не нужно твое покровительство. Я полагаю, твое предложение шло от души, но я и сама в состоянии за себя постоять. Мне жаль, если, попросив тебя остаться, я тем самым дала тебе повод думать, что ищу в тебе защитника. Это далеко от действительности. А теперь прошу прощения…

Как это глупо! Они только что страстно занимались любовью на лестничной площадке, а теперь она просит ее простить. Он рассмеялся, хотя сердце болезненно сжалось. Как бы ему хотелось, чтобы все сложилось по-другому. И все же он понимал Дженову. Даже восхищался ею! У нее нет причин ему доверять. Он не тот человек, на которого можно положиться. Ведь она ничего не знала о его прошлом.

– Дженова, – прошептал он. – Я… Дженова, пожалуйста…

Она не оглянулась. Ее синие юбки колыхнулись и исчезли на верхней ступеньке. Генрих остался один. Он попросил Дженову стать его женой, сделав первое в жизни предложение, и она его отвергла.

Слова эти пришли неизвестно откуда, удивив его не меньше, чем Дженову. Может, он надеялся, что она улыбнется, всплакнет и скажет «да». В то же время он втайне радовался, что она отказала. Что может он предложить ей, кроме бесчестья? Если правда выйдет наружу, она начнет его презирать.

Для Дженовы это была бы плохая сделка.

Генрих прислонился лбом к стене, где совсем недавно покоилась голова Дженовы, и, вдыхая ее запах, думал, что ему делать дальше.

– Он хочет меня защитить? – пробурчала Дженова, распахнув дверь в свои покои. Агеты в комнате не оказалось. Дженова захлопнула за собой дверь. – Если он станет моим мужем, ему будет легче защищать меня? – Она направилась к закрытому ставнями окну, затем к теплой жаровне, затем снова к окну. – Ничего личного.

Одежда Дженовы была в беспорядке, волосы сбегали вниз по спине спутанными прядями, тело еще пульсировало от только что полученного наслаждения.

Дженова рвала и метала.

Генри сделал ей предложение. Попросил стать его женой. Она готова его за это возненавидеть.

– Он хочет жениться не потому, что не может без меня жить. Что обожает землю, по которой я ступаю. Не потому, что наши тела поют в унисон. Не потому, что любит меня…

Совсем не поэтому. Генрих предложил ей сочетаться браком только из страха, что со стороны Болдессара ей грозит опасность. Он хочет защитить ее силой своего имени и со спокойной совестью вернуться в Лондон. Даже Болдессар не осмелится поднять руку на даму, обвенчанную с великим лордом Генрихом Монтевоем!

Грудь Дженовы от гнева высоко вздымалась. Она схватила с табурета вышивку и швырнула ее в стену. За вышивкой последовал кубок и пара туфель. Дав гневу выход, она почувствовала некоторое облегчение, хотя ярость продолжала клокотать в груди. Ярость, смешанная с горечью разочарования.

Помня печальный опыт брака с Мортредом, Дженова решила никогда больше не выходить замуж. Она отдала ему себя всю без остатка, открыла душу и сердце, но он предал ее и унизил, причинил боль и страдания.

И что же дальше?

Уязвленная Мортредом, она хотела самоутвердиться и отомстить покойному, если это возможно. Одинокая, она начала с благосклонностью смотреть на Алфрика, видя в нем идеального во всех отношениях мужчину. Но и Алфрик оказался не тем, кто ей нужен.

И вот теперь Генри решил взять ее в жены, чтобы очистить свою совесть. А потом уехать, оставив ее все в том же положении. Нет, не в том. Хуже, потому что она привыкла к его присутствию, привыкла к звуку его голоса, к его теплым утренним поцелуям. Это было все равно что заново пережить потерю Мортреда. Даже еще хуже.

Она не выйдет за Генриха, хотя бы ради того, чтобы сберечь свое израненное сердце. Это было бы роковой ошибкой. Чем-то вроде тюрьмы для обоих. Он хотел от нее уехать, она не хотела с ним расставаться.