Он женится на ней обманом.

Ради ее блага. Ради ее безопасности. Ее и Рафа. «Это я принес им эти несчастья, и только я могу их уберечь от страданий».

Эта мысль прозвучала довольно убедительно, и Агнец в знак согласия вскинул голову, вызвав на губах Генриха мрачную улыбку. Он повернул коня в сторону дома. Дом! Какое сладко-горькое слово. До сего момента он не чувствовал привязанности к какому-либо конкретному месту. Его дом – это Раф со своей доверчивой улыбкой и Дженова, теплая и послушная в его объятиях. Дом – это здешний край и его люди. Да, Ганлингорн стал его домом.

Но вместо того чтобы радоваться столь неожиданному открытию, Генрих сознавал, что может все потерять.

– Кто ты, Жан-Поль? – спросил он вслух, посылая Агнца галопом вниз по склону холма в сторону замка. – Зачем ты хочешь погубить меня?

Все эти годы он старался забыть. Он оставил прошлое за порогом воображаемой двери и запер ее крепко-накрепко на замок. Порой ночами прошлое возвращалось к нему во сне, но днем он существовал в другой жизни. Воскресший заново из страшного пепла. Теперь над ним нависла угроза, и он не представляя, как ее предотвратить.

Возможно, сегодня Рейнард узнает для него что-нибудь, когда встретится с леди Роной. Должен быть какой-то ключ, какой-то шепоток, хоть какая-то ниточка! Он должен выяснить, кто такой Жан-Поль. А зачем? Что это ему даст? Разве что, зная личность врага, можно считать его не таким опасным и сильным, как священник без лица, с которым он встретился на морском пирсе.

«Сури», – прошептал внутренний голос. Сури, умный и находчивый, его друг и товарищ. Сури не раз приходил ему на выручку. Генрих не отрицал этого и когда-то был ему бесконечно благодарен. Но Сури не вызывал доверия. У него имелись собственные планы и интересы. Генрих знал, что Сури никогда не оказал бы ему содействия в побеге из Шато-де-Нюи. Замок был для Сури домом, и он не собирался его покидать.

Сури воспринял бы бегство Генриха как предательство.

Предательство разъело бы его душу и разрослось до ненависти. Сури, покалеченный, но бесконечно умный, нашел бы особенно изощренный способ заставить Генриха страдать.

Все сходилось.

Если кто и обладал способностью мучить и терзать, отметая прочь остатки любви и сострадания, так это Сури.

Мышь.

* * *

Настало время дневной трапезы. Дженова шла по большому залу в кухню. От шума голова у нее раскалывалась, но она не обращала внимания. Как не обращала внимания на полные озабоченности и укоризны взгляда Агеты. Девушка не желала ставить крест на Алфрике, но Дженова запретила ей о нем говорить.

Генрих, похоже, такой интуицией не обладал.

Дженова знала, что он за ней наблюдает. С тех пор как она спустилась вниз, его взгляд следовал за ней повсюду. Она невольно ощущала себя жертвой, а его – волком, засевшим в засаде, чтобы броситься на нее и вцепиться в горло.

Но она убеждала себя, что готова к любой неожиданности. Больше он не застигнет ее врасплох. В крайнем случае, она будет его избегать. Ее сердце еще не отошло от их последней встречи.

Тут из тени высунулась рука и поймала ее за локоть. Генри! Вскрикнув, Дженова попыталась высвободиться. Прямо за ее спиной находилась дверь в чулан, где он и стоял, поджидая ее. Лорд Генрих Монтевой среди сушеных яблок прошлогоднего урожая. Возможно, Дженова нашла бы это забавным, если бы не вскипевшая в ней ярость.

– Дженова.

– Уходи, Генри.

Она стиснула зубы и сжала кулаки.

– Я должен рассказать тебе…

– Я серьезно. Уходи. Уезжай в Лондон. Я не хочу, чтобы ты оставался здесь. Ты приехал, чтобы дать мне совет. Я его получила. Теперь уезжай.

Он впился в нее взглядом, лаская ее черты и гадая, о чем она думает. Она сразу поняла, что он не уедет. Ведь это Генри. Он просто переосмысливал свою стратегию.

– Ты не понимаешь, Дженова. Ты должна выйти за меня. В противном случае тебе грозит опасность. Будучи твоим мужем, я смогу дать отпор Болдессару и защитить твои интересы. Не стоит думать, что я стану вмешиваться в твои дела. Я не буду ни ревнивым, ни деспотичным. Клянусь. Ты по-прежнему будешь управлять Ганлингорном по собственному усмотрению и поступать, как тебе заблагорассудится. Пойми ты наконец!

Дженова удивленно покачала головой. Неужели он думает, что сможет убедить ее, и она с радостным криком бросится к себе в опочивальню?

Генри улыбнулся и коснулся ее плеча:

– Так ты поняла, Дженова? Ты должна сделать это ради Рафа…

– Довольно!

Дженова разозлилась. Как смеет Генри использовать Рафа в своих корыстных целях?! Он заблуждается, если думает, что может запугать ее, используя Рафа. Ничего у него не выйдет. Он не нужен ей со своей щепетильной совестью! Пусть убирается и забудет ее.

– Нет, Генри. Нет, нет и нет! Я сама могу позаботиться о себе и сыне. Я привыкла к своему положению. Мортред, как тебе известно, почти всегда отсутствовал, и я была здесь одна. Я привыкла быть одна.

– Дженова.

Он предпринял вторую попытку, но теперь в его глазах светилось не только отчаяние. Казалось, он страдает от какой-то страшной боли. Не физической. Душевной. Это было невыносимо.

– В чем дело, Генри? Что-то случилось, я чувствую. Скажи мне.

– Нет.

Он побледнел и отвернулся.

– Ты сделал мне предложение, но отказываешься быть со мной откровенным.

– Мне нечего тебе сказать.

Их взгляды встретились, и за голубизной его глаз Дженова увидела ребенка, запертого в тесном, темном пространстве без надежды на спасение. Она вздохнула. Очень хорошо. Он сам этого добился. Если он не скажет ей, что происходит, пусть уезжает.

– Если тебе нечего сказать, – холодно произнесла она, – уезжай завтра поутру. Понял?

Он покачал головой:

– Никуда я не уеду. – Он плотно сжал губы. Вот он, Генрих-воин, готовый вступить в бой. – До тех пор, пока не удостоверюсь, что тебе ничто не угрожает.

Раньше он как будто не мог дождаться момента, чтобы уехать, а теперь отказывается покидать ее владения. Уму непостижимо!

Видимо, он заметил, что выражение ее лица изменилось, или решил применить другую тактику.

– Ты хочешь, чтобы я уехал, потому что боишься меня, – сказал Генри. В его тоне прозвучали лукавые нотки, в глазах появился хитрый блеск.

О, она знала этот взгляд. Его силу не стоило недооценивать. По ее телу пробежала дрожь.

– Ерунда, – ответила она. – Я нисколько тебя не боюсь. С какой стати?

Но на всякий случай отступила на шаг назад.

– Потому что в глубине души сознаешь, что я все же уговорю тебя поступить так, как считаю нужным. Потому что не можешь мне противиться.