Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я сейчас приеду, – сказала она Хелен.
День барбекю
– Вид уже знал меня, потому что видел, как я выступаю, – сказала Тиффани Клементине.
– Мамочка! – позвала Холли из кресла-яйца. – Иди посмотри!
– Минутку! – отозвалась Клементина, не отрывая глаз от Тиффани. – Так ты выступала на сцене?
– Выступала, как ты, Клементина! – радостно произнес Вид.
– Не совсем как Клементина, – с ухмылкой поправила Тиффани.
– Мамочка! – прокричала Руби.
– Минуточку, – отозвалась Клементина, взглянув на Тиффани. – Ты музыкант?
– Нет, нет, нет. – Тиффани принялась собирать тарелки. – Я была танцовщицей.
– Она была известной танцовщицей, – добавил Вид.
– Я не была известной, – возразила Тиффани, хотя была-таки известной в определенных кругах.
– Ты была известной танцовщицей лимбо? – с блеском в глазах спросил Сэм.
– Нет, но иногда в дело шел шест.
Тиффани быстро взглянула на него.
Над столом повисла тишина. Вид сиял.
– Хочешь сказать, ты танцевала у шеста? – Клементина понизила голос. – Как… как стриптизерша?
– Клементина, конечно, она не была стриптизершей, – сказала Эрика.
– Ну… – выдохнула Тиффани.
Последовала пауза.
– Ой, – произнесла Эрика. – Извини, я не нарочно…
– У тебя определенно подходящая для этого фигура, – заметила Клементина.
– Ну… – вновь начала Тиффани.
Все это очень мудрено. Она не могла сказать: «Да, подруга, ты права». Не позволяется гордиться своим телом. Женщины воспринимают эту тему настороженно.
– В девятнадцать лет – да, была.
– Тебе это нравилось? – спросил Сэм у Тиффани.
Клементина бросила на него взгляд.
– Что? – Сэм поднял руки. – Я просто спрашиваю, нравилось ли ей предыдущее занятие. Правомерный вопрос.
– Нравилось, – ответила Тиффани. – По большей части. Как в любой работе, там были свои хорошие и плохие стороны, но мне в основном нравилось.
– Хорошие деньги? – продолжал Сэм.
– Большие деньги. Вот почему я этим занималась. Я писала диплом и могла заработать гораздо больше денег, чем кассирша в супермаркете.
– А вот я работала кассиршей, – сказала Клементина. – Кстати, мне не особо это нравилось, если это кого-то интересует.
– Какая жалость! – произнес Сэм. – Ты была бы чудесной стриптизершей, дорогая.
– Спасибо, любимый, – невозмутимо проговорила Клементина.
– Крутясь вокруг шеста, ты могла бы изображать гримаски, как при игре на виолончели. Хорошие получала бы чаевые.
Сэм откинул голову назад, закрыл глаза и задергал бровями, вероятно подражая мимике Клементины, когда та играет на виолончели.
Клементина опустила глаза на стол и прижала ко лбу кончики пальцев, дрожа всем телом. Тиффани уставилась на нее. Она плачет?
– Она смеется, – пренебрежительно проговорила Эрика. – Теперь от нее несколько минут не добьешься толка.
Оливер откашлялся:
– Недавно я читал статью о том, что танцы у шеста предлагают сделать олимпийским видом спорта. Очевидно, это очень спортивное занятие. Нужна хорошая физическая подготовка.
Тиффани улыбнулась тому, как бедняга изо всех сил старается направить разговор в безопасное русло бесед, привычных для вечеринок среднего класса.
– О да, Оливер, очень спортивное, – выразительно произнес Вид, подняв бровь, и Клементина вновь залилась смехом.
Тиффани подумала, насколько проще был бы мир, если бы люди разделяли чуть ли не детский подход Вида ко всему, связанному с сексом. Вид любил секс точно так же, как классическую музыку, сыр с плесенью и гоночные машины. Для него это было равнозначно. Приятные моменты жизни. Всего-навсего красивые голые девушки, танцующие в клубе. Что тут такого?
Эрика многозначительно бросила взгляд через плечо, туда, где сидели дети.
– Значит, твоя дочь… – начала она.
– Дакота знает, что я была танцовщицей. – Тиффани вздернула подбородок. Нечего учить меня воспитывать детей. – Когда она подрастет, расскажу ей более подробно.
Старшие дочери Вида и его бывшая жена тоже не знали. О господи, какую критику услышала бы она в свой адрес от его дочерей, которые одевались, как Ким Кардашьян, но вели себя рядом с Тиффани так, словно намного выше ее в моральном плане! Если они узнают, то набросятся на нее, как бешеные собаки.
– Правильно, – сказала Эрика. – Конечно. Правильно.
Клементина подняла голову и вытерла глаза кончиками пальцев. Ее голос все еще дрожал от смеха.
– Извините меня, потому что я, наверное, веду весьма пресную жизнь.
– Вот уж не знаю, – сказал Сэм. – Что ты имеешь в виду? Вот я, например, прочитал «Пятьдесят оттенков серого». И весьма внимательно. Потом пытался обставить кабинет в стиле «Красной комнаты пыток».
Клементина ткнула его локтем в бок.
– Я просто поражена. Ты не находила это… ну, не знаю, с чего начать! Мужчины, которые смотрели на тебя, были… порочными?
– Конечно, некоторые были, но большинство просто обыкновенные парни.
– Я не был порочным, – сказал Вид. – А-а, ну, может быть, совсем чуть-чуть. Порочным в хорошем смысле!
– А ты часто ходил в такие места? – спросила его Клементина, и Тиффани уловила, что она пыталась говорить без осуждения.
Вот чего Вид никогда не понимал и о чем Тиффани обычно забывала: людей обуревали такие сложные чувства, когда они узнавали, что она танцевала в ночном клубе. Все это перемешивалось с их отношением к сексу, который, к сожалению, для большинства неразрывно связан со стыдом, шиком и моралью; некоторые считали, что она признается в каком-то правонарушении. У женщин это вызывало зависть к красивому телу, а также ощущение ненадежности и боязнь потерять то, что имеют. Мужчины не хотели показать своего интереса, хотя в целом были весьма заинтригованы, и у некоторых появлялся этот сердитый, оборонительный взгляд, как будто она пыталась заставить их проявить слабость. Большинство людей, мужчины и женщины, едва сдерживались, чтобы не захихикать. Настоящее минное поле, блин! Никогда больше, Вид, никогда!
– Конечно часто! – с легкостью ответил Вид. – Когда у меня распался брак, друзья стали выводить меня в свет, и, знаете, мои друзья не ходят на концерты и типа того, они ходят в клубы. И когда я увидел, как танцует эта женщина, то был сражен наповал. Просто сражен наповал. – Он поднес к голове воображаемый пистолет и изобразил звук выстрела. – Вот почему я сразу узнал ее на аукционе. Несмотря на то, что она была одета.