Только смерть! Что нет препятствий и проблем, которые могли бы помешать мне быть рядом с ним, ни в жизни, ни в моей голове.

И я чувствовала в тот момент, когда выколупывала его из-под бетонной плиты и тащила нас обоих, что единственным безопасным местом на земле продолжает оставаться только одно – рядом с ним. Что, собственно, и подтвердилось в конечном итоге – закрыв собою меня, Битов умудрился спасти нас обоих.

Засыпая, я вспоминала, как он матерился зверски, но, зараза, красиво и спрашивал меня про Большой Девичий Секрет, раз уж я все равно собралась помирать вместе с ним.

Утречком раненько уже другая медсестра, менее улыбчивая, чем Вика, представившаяся Тамарой, нафигачила мне каких-то уколов в мою прекрасную и пострадавшую попку, предприняла попытку уговорить меня позавтракать кашей подозрительного вида, но я отказалась, стараясь делать это тактично, и спросила, отвлекая ее от процесса протягивания мне ложки:

– А в какой палате лежит господин Битов?

– В девятой, отдельной, – вздохнула она, поняв тщетность попыток накормить меня серой субстанцией с веселенькой лужицей растопленного масла наверху. – Тут недалеко, первая дверь сразу за постом, на другой стороне коридора. Но вам к нему нельзя! У вас постельный режим и полный покой.

Про постельный режим и покой повторил и доктор, пришедший меня осмотреть. Мужчина лет сорока, вполне симпатичный, энергичный такой бодряк.

– Ну что, Василиса Антоновна, – бравурил он голосом и движениями. – Поколем вам укольчики, капельниц еще парочку поставим, полный покой, минимум движения, и будете у нас как новенькая!

– Я себе и старенькая очень даже нравилась, – в тон ему оповестила я.

– Ну и молодец, – хохотнул он, обращаясь со мной, как с жиличкой дурдома, и повторил, вставая со стула: – Минимум движения! Папенька ваш уже всю больницу на уши поставил, вот приедет, увидит, что вы идете на поправку, порадуется и от нас отстанет.

– Это вряд ли, – проворчала я, предупреждая.

– Пугаете?

Я неопределенно пожала плечами и сморщилась от мгновенно выстрелившей боли во всем теле, вызванной этим движением.

– Так не только ваш папенька грозный о вас беспокоится, но и руководство агрофирмы рвется вас награждать и пугает нас особым контролем за вашим с господином Битовым здоровьем. Так что вы уж не подведите, Василиса Антоновна, выздоравливайте и берегите себя. – И он вышел из палаты, весело насвистывая незамысловатый мотивчик.

Оставшись одна, я приступила к Великой Эпопее Василисы Прекрасной под кодовым названием «нарушение постельного режима». Болело все! Просто все болело, ныло и отказывалось слушаться приказов сознания. Даже подушечки пальцев на руках и ногах болели.

И я принялась с любопытством их осматривать: ничего поврежденного, кроме лака на ногтях, я там не увидела, только легкую припухлость и покраснение. Хорошо, что я ногти всегда коротко стригу из-за моей работы, маникюр с короткими ногтями тоже очень моден. Я представила на минутку, что бы случилось с моими пальчиками, если б у меня были длинные ногти – бр-р-р! Обломались бы до мяса!

Ладони, правда, были все в мелких порезах и сильно ныли, а на локти мои чудные без слез вообще смотреть я не могла! Ножки тоже болели, но царапин на них я не обнаружила при осмотре. Ныла, тянула и болела спина и попка – ну еще бы! Хоть и в джинсах, но легких, по бетону и асфальту – бедная моя красавица! Ладно! Поныли над собой и хватит, все заживет.

Подъем с кровати и осмотр телесных повреждений я осилила, теперь этап следующий – сложный. Держась за кровать, тумбочку и стены, перетаскивая по полу ноги, я дошкандыбала до индивидуального туалета в моей одноместной палате. Процесс усаживания на унитаз и вставания с него дался мне большим трудом и холодным потом, выступившим на лбу. Хорошо хоть прикидец на мне был подходящий – казенная коротенькая хлопковая ночная рубашечка с убийственным рисунком в виде ромбиков и кружочков. Шедевр российской легкой промышленности.

Так! Все, хватит! Покой, говорите? Где находится мое личное, индивидуальное место покоя, я знала точно. И пусть кто-нибудь попробует меня остановить! Убью! Или, что еще хуже, натравлю на них папика.

Вообще-то решение было так себе, уж очень сильно смахивало на полный идиотизм. Но мой здравый смысл сегодня буксовал, смущенно топтался на месте и ругался матом.

И, перетаскивая ноги по полу, я выволокла свое несчастное тельце из палаты и по стеночке, по стеночке, держась за нее руками, потащилась к медсестринскому посту.

Слава богу, там никого не было и вступать в ожесточенные дебаты ни с кем не пришлось. А в моем состоянии их исход был неизвестен, могли победить и здоровые силы в лице медсестер. Так я себя и дотащила до девятой палаты.

Битов повернул голову на звук открывающейся двери и слеганца обалдел, увидев меня во всей хлопково-синюшной красе.

– Васька, ты с ума сошла! Тебе лежать надо и не двигаться!

Разговаривать, держась за шкаф, стену и тумбочку, было лишним усилием, и я снизошла до слов, только добравшись до стула у его постели и осмотрев пациента.

Битов лежал правым боком, менее пострадавшим, к двери и соответственно ко мне. На широкой специальной койке-трансформере, ну на такой, у которой поднимаются и регулируются отдельные части. Сейчас, например, ее изголовье было приподнято. Левая нога Битова, упакованная в гипс, находилась на вытяжке с отвесами, правая, тоже загипсованная, лежала без вытяжки, левая рука загипсована до шеи и подперта специальной распоркой, по скуле тянулась царапина, на правом виске и под глазом красовались синяки, локоть правой руки сильно опух, ладонь – вообще сплошная рана.

– Хорош! – выказала я свое восхищение. – Теперь ты Битов, за которого десять небитых дают.

Влад подвинулся, чуть побледнев от этого движения, широким жестом раскинул в сторону правую руку и позвал:

– Иди ко мне!

Уговаривать меня не требовалось, ноженьки мои дрожали, как и все тело, и я легла к нему под бочок, устроив головушку свою на его плече, а он обнял меня и прижал к себе.

– Битов, мне кажется, боженька оставил тебе единственную неповрежденную конечность именно для этой цели: обнимать меня, – вздохнула я удовлетворенно.

– Ну разумеется! – Он чуть отодвинулся на подушке, чтобы лучше видеть мое лицо, и спросил весело: – Ну что, санинструктор Инина, вынесла с поля боя раненого бойца?

– Да, – подтвердила я сей факт и поделилась ощущениями: – Больше не хочу!

А он прижал меня покрепче, поцеловал в макушку и тихо, прочувствованно сказал:

– Спасибо! Я б там и остался, если б не ты. – И повторился поцелуем и благодарностью: – Спасибо.

– Вообще-то я старалась для себя, – ворчливой старушкой принялась пояснять я. – Где я еще найду такого вредного и упертого мужика? Матерщинника и весельчака? К тому же богатенького красавчика и превосходного любовника?