В этот момент на ее столе зазвонил телефон, но прежде чем снять трубку и звонким голосом произнести «отдел повседневной жизни», она обронила еще одну фразу:

— Теперь, когда главредом стал Джо, ты в безопасности. Он явно не любитель поесть.

Я подумала об этом и решила, что, пожалуй, она права. Джо был бледным низкорослым человеком аскетичной внешности., о его высоком интеллекте свидетельствовала беспокойная рассеянность. Единственным подтверждением того, что он назначен на пост главного редактора лучшей новостной газеты Америки, могла быть легкая сутулость и тяжесть походки. Образ телесной слабости как бы говорил, что этот худенький мужчина с волосами цвета соломы обременен непосильной тяжестью мира. Когда Эйб стал главным редактором, он распрямился, наслаждаясь властью, а Джо, сын раввина, казалось, съежился под весом огромной и страшной ответственности.

Поэтому я удивилась, когда однажды утром, сняв трубку, услышала: «Соединяю вас с главным редактором». Джо захотел-таки пойти со мной на ленч. Это был первый сюрприз из тех, что последовали потом. Секретарь сказала, что забронирует столик. Интересно, подумала я, куда мы пойдем? Вряд ли Джо заинтересует ленч в «Лютее».[45]

Джо опоздал, и я стояла в вестибюле, разговаривая с охранниками. Они ели сэндвичи, такие огромные, что, казалось, простым смертным их не одолеть. Должно быть, купили их на Девятой авеню. Тем не менее, когда Джо с виноватой улыбкой присоединился ко мне, все было съедено до крошки.

— Через час я должен быть на собрании, — сказал он. — Вы не возражаете, если мы перекусим где-нибудь поблизости?

Он привел меня в один из отелей, что совсем недавно выросли на Таймс-сквер. Армия огромных новых зданий завоевывала близлежащую территорию. Цель завоевания — вытеснение дешевых строений. Муниципалитет хотел вдохнуть новую жизнь в печальный и обветшавший квартал Манхэттена, однако трудно было представить, что Таймс-сквер ждет ренессанс. Во всяком случае, первые несколько отелей оптимизма не внушали.

Стол был крошечный, еда — незапоминающейся, к тому же я обнаружила, что Джо не умеет поддерживать разговор. Беседа тянулась со страшным скрипом, мы оба смущенно озирались по сторонам. Хотелось сбежать. Во время мучительных пауз я старалась найти тему для разговора. У него, похоже, не было ко мне никаких вопросов, поэтому я брала ответственность на себя.

«Да», — говорил он. «Нет», — говорил он. Никогда еще я не встречала такого неудобного собеседника. В отчаянии я начала расспрашивать его о тех днях, когда он работал корреспондентом за границей.

Джо побывал в Гонконге, Йоханнесбурге, Новом Дели. За свою книгу о Южной Африке он получил премию Пулицера, но не об этом он хотел со мной поговорить. Он хотел обсудить еду в Индии и в Гонконге, и он заговорил об этом с настоящим энтузиазмом. Он так оживился, что я поняла, как сильно он любит эти страны. Неожиданно минуты полетели с бешеной скоростью. Мы забыли, что ему пора возвращаться в офис.

— Давайте еще раз сходим на ленч, — сказал он на прощание. — Вы сможете найти хороший китайский ресторан поблизости от работы?

— Вероятно, нет, — сказала я.

Он так расстроился, что я быстро спросила:

— А как вы относитесь к корейской кухне?

— Я с удовольствием побывал бы в корейском ресторане, — сказал он с такой милой улыбкой, что стало ясно: он говорит правду.

— Соединяю вас с главным редактором, — прозвучало несколько дней спустя.

После обычных приятных фраз — «как мне приятно было побеседовать с вами во время ленча» и так далее — Джо перешел к делу.

— Я только что узнал, что председатель ни разу не бывал в Флашинге.[46]Можете себе представить?

— Невероятно, — сказала я.

— Я рассказал ему, как сильно изменился этот район, каким китайским он сделался, — продолжил Джо. — Начал рассказывать ему о том, как он напомнил мне Гонконг, и он сказал, что хочет это увидеть. Так вот, я попросил бы вас найти там лучший китайский ресторан и устроить нам банкет.

— С радостью, — сказала я, пытаясь изобразить энтузиазм.

— Кто такой «председатель»? — спросила я у Кэрол.

— Большой человек, — ответила она. — Панч Сульцбергер. Он уже не издатель, но по-прежнему является председателем этой компании.

— Джо говорит, что он ни разу не посещал Флашинг, — сказала я.

— Не может быть! — воскликнула она.

После секундного размышления изменила свое мнение.

— Впрочем, кто знает? А почему тебя это интересует?

— Джо хочет организовать туда поездку и завершить сказочным китайским банкетом. Вот он ко мне и обратился. Ты знаешь, куда можно пойти? Я была там в хорошем корейском ресторане, но какое бы китайское заведение ни посещала, везде было просто ужасно.

— Да, я с тобой совершенно согласна, — сказала Кэрол. — Хотя, если это место так напоминает ему Гонконг, то вам следует обратиться в туристское бюро Гонконга. У них могут быть идеи.

Идеи у них и в самом деле были. Сотрудница бюро сказала мне о ресторане, специализирующемся на морских продуктах. Он только-только открылся. Она заверила, что, стоит только переступить порог этого заведения, и тебе покажется, что ты в Гонконге. Они и сами неделю назад устраивали там банкет, и им очень понравилось.

— Она сказала, что на ленч они подают такие же дим-сум[47]как и в Гонконге, — сказала я Кэрол. — Поедешь со мной?

Кэрол обожала маршрут номер 7, и ее не надо было просить дважды.

Мы погружались в недра станции «Таймс-сквер» все глубже и глубже и оказались на самом низком уровне из всех подземных маршрутов. Казалось, мы достигли центра земли. В сыром неприятном пространстве станции стояла тишина. Мне чудилось, что никогда уже мы не увидим дневного света. Послышался визг приближающегося поезда. Двери отворились, и приглашение войти выглядело таким мрачным, что я невольно задержалась на пороге.

Поезд был древним, стены сплошь расписаны граффити, сиденья порваны, на полу мусор. Половина лампочек не горела. Вагон так скудно освещался, что я с трудом различала фигуры других пассажиров. Мы уселись, балансируя на краешках сидений, съежились, стараясь занять как можно меньше места. Двери закрылись.

Мы ехали на восток, переносясь с одной призрачной станции на другую. Двери открывались и впускали в вагон новую партию бледных молчаливых людей. Похоже, никто не выходил. Мне становилось все труднее дышать. Я начала беспокоиться: не охватит ли меня клаустрофобия? Потом поезд начал подниматься, карабкаться наверх, к свету. Мы вырвались на поверхность, вагон залило солнцем, и люди заулыбались. Я снова начала дышать. Город распростерся под нами, чистый и прекрасный. В отдалении сверкала серебряная нитка реки. На другом берегу подмигивал Манхэттен, красивый и элегантный.