— Я понимаю, — Маренн улыбнулась. — Хорошо, что узнала об этом хотя бы на четвертый год войны.

— А я всегда говорил, что у вас в Шарите полное разгильдяйство. Вы числитесь структурой СС, но никто и понятия не имеет об элементарной дисциплине, де Кринис с попустительства Шелленберга совершенно этим не занимается.

— Зато у нас в Шарите, — парировала Маренн, — лучшие в Европе врачи. И хорошо, что руководит управлением Шелленберг, я представляю, как бы нас заставляли строиться вот в такую шеренгу каждое утро, вместо того чтобы осматривать больных и оказывать им срочную помощь, если бы начальником управления был ты или, не дай бог, Кальтенбруннер.

— Ну, Шелленберг вне критики, я понимаю, — Скорцени усмехнулся.

— И де Кринис тоже. А почему Айстофель без головного убора?

— У него вместо фуражки уши.

— Понятно.

— Воины СС, — командир дивизии «Лейбштандарта» бригадефюрер Монке обратился к личному составу со своего бронетранспортера. — Вы открыли путь для спасения Германии. Захватом этого плацдарма, тем, как мужественно его удерживали, вы помогли решить задачу, поставленную нашим фюрером. В Арденнах вы еще раз явили всему миру славу войск СС, их презрение к смерти и абсолютную несгибаемость, исключительное мужество и профессионализм. Я имею честь от лица нашего фюрера вручить награды, которыми рейх и его народ благодарит вас за проявленную доблесть.

Первым за высокой наградой, Железным крестом первого класса, бригадефюрер СС Монке вызвал Рауха. Когда Фриц вышел из строя и четким шагом направился к командиру «Лейбштандарта», Скорцени негромко сказал Маренн:

— Влюбленный адъютант — это совсем не то, что просто адъютант. Он весь сияет потому, что ты на него смотришь. Я понимаю, он старался не зря, ради тебя. Рисковал жизнью. Чтобы быть героем в твоих глазах.

— Нет, — Маренн качнула головой, — я не согласна. Не думаю, что он старался ради меня. Ты преуменьшаешь его заслугу. Ведь я могла бы не увидеть всего того, что он сделал. Просто Раух смелый человек. Что же касается влюбленности, каждый адъютант в кого-нибудь влюблен, возраст к тому располагает. Только не каждый командир так внимательно следит за этим, — она взглянула на него с иронией. — А вообще, фрау Аделаида обратила внимание, что Фриц — красивый мужчина, даже без всех подвигов, о которых ей точно ничего не было известно.

— Фрау Аделаида? Это кто еще? — Скорцени нахмурился. — Какая-нибудь ваша сотрудница из Шарите?

— Нет, наша хозяйка в Ставелоте.

— Вы с ней уже успели обсудить Рауха?

— А что еще мне с ней обсуждать? Не клинические же показатели параноидальной личности.

— Вот этого не надо.

Раух вернулся в строй. Награждение продолжалось. Над их головами с ревом пронеслись реактивные истребители Ме-262, за ними торопились «юнкерсы», нагруженные смертоносной взрывчаткой. Со стороны леса выдвигались все новые колонны танков — вступал в действие второй эшелон «Лейбштандарта». Все они устремлялись за Ла Ванн, к отрогам гор, которых уже было совершенно не видно из-за густого порохового дыма.

Когда торжественная часть закончилась, Маренн подошла к Рауху.

— Я поздравляю тебя, — не думая о присутствии Скорцени, она поцеловала его в щеку.

— Спасибо, фрау, — она чувствовала на себе его теплый взгляд, окутавший ее, обласкавший. — Отто прав, награда твоя, даже не наполовину, а полностью.

— Он уже и тебе успел сообщить свое мнение, — Маренн возмутилась. — Я полагала, что он воздержится от этого.

— Но это так. Я старался для тебя, — Раух понизил голос. — Я хотел, чтобы ты смотрела на меня другими глазами.

— У тебя получилось, — она опустила голову и ответила так же тихо. — Когда мы вернемся в Берлин, уже ничто не будет, как прежде.

— А как будет?

Его вопрос остался без ответа. Подошел Скорцени. Пожал Рауху руку, поздравил. Маренн же, воспользовавшись тем, что бригадефюрер Монке, завершив награждение личного состава, намеревался ехать на свой новый командный пункт, расположенный на только что захваченной дивизией высоте, попросила, чтобы ее снова отвезли в госпиталь к Вилланду. Она не хотела, чтобы ее присутствие позволило Отто проявить ревность и тем самым испортить Рауху такой важный для него день. Она знала его характер, он ни за что не удержится, обязательно скажет какую-нибудь резкость. А так нет объекта для раздора и повода говорить неприятные вещи тоже как будто нет.

Спустя два часа оперативная группа штандартенфюрера СС Пайпера и приданная ему группа Отто Скорцени двинулись от Ла Ванна в Аахен. Группы Хергета и Зандига еще оставались в Ля-Гляйце, где, несмотря на вступление в бой основных сил с немецкой стороны, еще продолжалась ожесточенная схватка с американскими десантниками. Идти решили напрямик, в направлении населенного пункта Брюме, а оттуда в долину реки Коо. Однако вскоре выяснилось, что мост через Коо разрушен, постарались американские саперы. К тому же к группе привязался американский самолет-разведчик. Чтобы оторваться от него и не накликать на себя удар бомбардировщиков, пришлось прятаться в лесу.

Арденнские сосны точно застыли в промерзлом воздухе. Над их заснеженными раскидистыми кронами плавали крупные снежные хлопья, мерцающие на солнце. От скрытой туманом реки тянуло сыростью. За деревьями, на склоне горбатой, уползающей вдаль высоты, громоздились развалины какой-то фермы. Было тихо. Только гул разведчика, то приглушенный, то снова нарастающий, нарушал эту тишину.

— Все кружит, — Раух протянул Маренн кружку с горячим кофе. — Но скоро улетит. Топливо у него ограничено. А еще до своих дотянуть надо. А что тот американец, которого ты спасла в Ла Ванне? — поинтересовался он, внимательно глядя на Маренн. — Он выжил?

— Да, — она кивнула, взглянув на него поверх края кружки, — доктор Вилланд отправил его с остальными ранеными на бронетранспортере в тыл. Ему сообщили, что как раз доставили свежую кровь, и ему начали делать переливание. Я думаю, он выживет. Во всяком случае, доктор обещал мне проследить за этим.

— Этот парень даже не узнает, кто спас ему жизнь.

— Почему? — Маренн пожала плечами. — Когда он придет в себя, он поймет, что находится в немецком госпитале. Значит, это сделали немцы.

— Я говорю не о том, — Раух ласково убрал ее выбившиеся из-под капюшона волосы, — я имел в виду, он никогда не узнает, что это сделала ты. Не узнает твоего имени.

— А зачем? — Маренн опустила голову. — Я сделала лишь то, что должна была сделать. Ничуть не более.

— Ты сделала это в память о Штефане, — догадался он. — Ты думаешь, что могла бы ему помочь, если бы была рядом. Или кто-то другой мог помочь.

— Я была рядом, — голос Маренн дрогнул, — в госпитале его дивизии. Но это оказалось совершенно бесполезно. А то, что Штефана не пытались спасти и на него не нашлось заботливых рук, — это неправда. И его пытались спасти, как я когда-то пыталась спасти английского лейтенанта Мэгона, вытащила его из-под огня. Но эта война намного страшнее той, первой, потому и у женщины, самой обыкновенной женщины, как бы она ни желала, как бы ни любила, гораздо меньше возможностей сделать то, что сделала тогда я.