Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что вы сделали? – выдохнул изумленный Егор.
– С кем? С ним-то? А, да так. На суд его отдал, надеялся, что его четвертуют. Но его просто в казематы отправили, где он и сдох, наверное. Даже и не рассказали об этом, нигде ни единого упоминания не нашел.
– Что? Валерий Константинович, но ведь таких приговоров не выносят! И казематов у нас нет. Вы что-то путаете.
– Ах, да! – протянул Вильгельм и мысленно хлопнул себя по лбу. – Это я так тюрьму называю. Просто не достаточно суровые приговоры выносят.
«Вот дурак! – подумал он. – Рассказываю человеку о жизни девятнадцатого века. Так можно на очередную грубость Альбиона нарваться!»
– Ну, он все равно наказан, – закончил Егор. – За такое на пожизненное сажают, Валерий Константинович, а это долго.
– Ладно тебе, гуманист, – хмыкнул Вильгельм и бросил выразительный взгляд на девушку, лежавшую на койке у входа и глядевшую так, будто у нее одновременно и зубная боль, и сильное возбуждение. – Скажи, кого мне уволить. Просто имя.
– Ой, Валерий Константинович, да что рассказывать, какое имя! Не сказать, что мне очень плохо-то, чтобы кого-то увольнять. Это мне повезло! Врачи сказали, что слишком легко отделался. «В рубашке родился» потому что при таких ударах даже умирают. Прям на месте! А насчет аварии… Что говорить, раз сам виноват. Выходной день был у сестры на работе, вот и попросил ее подбросить меня, забрать ноутбук надо было. Ну, я захожу, а никого нет. Ну, я даже обрадовался, думаю, что никто не будет тыркать. Взял свой ноутбук, выхожу, а тут сбоку вылетает черная машина, полностью затонированная… И все. Темнота. Я даже не рассмотрел, кто был за рулем! Да и удара не почувствовал.
– А на работе, конечно, ничего подозрительного не увидел?
– Нет, Валерий Константинович, ничего такого…
Идти на сделку с совестью не пришлось. Вильгельм бы сделал что-то, не будь забот поважнее.
– Еще раз ослушаешься – вылетишь с работы раньше остальных! Сиди дома, работай над конкурентами. Флешку я отдал. На работу не смей соваться. Кости твои собирать у меня нет желания.
Он процедил это так, что у Егора даже рот не открылся от испуга. Секретарь молча кивнул и натянул одеяло по подбородок.
– А расскажите о себе, Валерий Константинович, – промурлыкала рыжеволосая с койки у двери, кокетливо почесывая перебинтованную ногу.
Вдруг раздался телефонный звонок, на который Вильгельм сначала даже не обратил внимания. Но аппарат продолжал жалобно вибрировать и выть в кармане. На той стороне линии оказался Нуд, который тихо хныкал и говорил, что не понимал, как включить музыку в машине.
– Ну тыкни на кружочек около экрана, – ворчал Вильгельм тихо, чтобы никто не услышал. – Там появятся радиостанции. Да, вот тот, серебристый. Там картинка появится. Нажми и все.
– Он не включается, Господин! – заныл Нуд так громко, что казалось, будто он стоит рядом и специально кричит в ухо. Окружающие тоже услышали и насторожились. – Я тут все истыкал около экрана, но он только зажегся синим и потом потух! Я что-то сломал?
– Прекрати, ничего ты не сломал, просто выключил ее, наверное. Достань из бардачка наушники и слушай пока так, через телефон. Приду и настрою, все! – Почитатель закончил разговор и встретился с удивленными лицами окружающих.
– Ой, Валерий Константинович, а кто это? Вас кто-то ждет в машине? – поинтересовалась девушка. Под локтем ее виднелись следы от капельниц.
– Сын, меня ждет сын. – Оскалился Вильгельм. – В машине сидит, играется.
– Ничего себе! – воскликнул Егор. – Вы и не говорили никогда, что семья…
– Нет у меня семьи, только сын да живность! – соврал Вильгельм.
– А жена? Любимая? Кто-то же родил сына. – Улыбнулась девушка.
– Как родили, так и забыли! – бросил Эльгендорф. – А вам, уважаемая, я бы посоветовал не лезть в чужие разговоры, а то когда-нибудь это плохо кончится.
– Я ведь просто поговорить хочу! Знаете, как здесь скучно? – сказала она, а старушка, хранившая обет молчания, пробурчала в стену: «Потаскуха малолетняя».
– Помолчала бы! Я привыкла брать судьбу в собственные руки вот и все! Вы через недельку не будете свободны?
– Ну знаете ли… – опешил Вильгельм и замолчал, а Егор укрылся одеялом с головой и тихо захихикал.
– Я испеку вам пирог. Я кулинарное училище окончила! Вы вот какой тощий. Не в обиду, но поднабрать надо бы. Да и цвет лица слишком бледный. Нет, в обществах особых это, может быть, показатель статуса, но в нашем – авитаминоз и дистрофия. Меня Надей зовут, кстати. А сына вашего как?
– Я. Я не…
– Ян? Прелестное имя! У меня сестру так зовут. Вот, видите, еще один знак! Я вам позвоню, когда нога пройдет. Вот, возьмите, это мой номер! Не потеряйте! – проворковала девушка и, вновь улыбнувшись, по ее мнению, очаровательно, бросила опешившему Вильгельму номер на бумажке.
– Прошмандовка! – пробурчала старуха, когда наконец обернулась. – Еще и краснеет! Будто такие, как ты, еще стесняца умеють!
– А что мне стесняться? Стесняться надо, когда к алкашу на улице подходишь!
– Вы настолько уверены, что я не алкаш?! – воскликнул Вильгельм. – А вдруг я вор в законе? Или бандит? Или сумасшедший?
– В законе нестрашно. Бандиты всегда хорошо живут, а у вас рубашка дорогая. Волосы тоже ухоженные, даже у моей подружки не такие, а она парикмахер! Вы вообще отлично выглядите, а уж ваши ногти… Даже я завидую! Сразу видно, человек дела!
– Правда? – нервно усмехнулся Вильгельм и взглянул на тощие пальцы с длинными треугольными ногтями. – Егор, а Егор, скажи, если бы ты увидел мои руки в темноте, о чем бы подумал?
– Честно? – уточнил пунцовый от смеха Егор, когда опустил одеяло до груди. – Я бы испугался.
Вильгельм и хотел что-то добавить, но в палату зашла медсестра и объявила, что принесет еду. Егор, который до этого выглядел даже расслабленным, почему-то дернулся и задрожал. А вот соседки обрадовались.
– А что сегодня? Только не каша, у меня последние зубы выпадут от такой кормежки! – взвыла Надя и полезла в сумку за ложкой.
– Надежда Геннадьевна, у вас диета, – прочирикала медсестра и ушла в коридор.
Егор засуетился, полез в выдвижной ящичек тумбочки, порядком облезлой и обветшалой, вытащил оттуда телефон и начал что-то медленно набирать. А потом тихо выругался.
– Что-то случилось?
– Ничего, просто кое-какие