По причине жары дверь в двадцать четвертый кабинет, помеченная сиротливой цифрой «4», была приоткрыта. За ней, спиной к Громову, стояла знакомая кривоногая фигура Журбы. Склонясь над сидящим щуплым мужчиной в несколько перекосившихся очках, он значительно бубнил:

– Значится, так, Рожков Юрий Михайлович. Сейчас ты подмахиваешь протокол и добавляешь внизу от руки: «Мною прочитано, с моих слов записано верно». Ну, что ты уставился на меня, как баран на новые ворота? Действуй.

– Но я должен хотя бы ознакомиться с этим вашим протоколом, – нерешительно возразил мужчина, уставившись на выложенную перед ним на столе стопочку исписанных листов бумаги.

– Ознакомиться? – угрожающе переспросил Журба, поигрывая гибкой металлической линейкой, которую держал в руке.

– Да, ознакомиться, – подтвердил допрашиваемый все так же трусливо, но все равно упрямо. – Имею полное право! – Он машинально попытался поправить очки, которые от этого прикосновения перекособочились еще сильнее. То ли дужка была повреждена, то ли переносица, на которой они сидели.

– Может быть, ты, засранец, вообразил, что находишься в каком-нибудь гребаном читальном зале? – мрачно полюбопытствовал Журба. – Тебя сюда не читать вызвали! Подписывай, я сказал!

Очкарик не сдавался.

– Откуда я знаю, что вы тут понасочиняли? – бубнил он, протягивая руку за протоколом. – Не могу же я ставить свою подпись под чем попало?

– Убери лапу!

Линейка с коротким посвистом плашмя обрушилась на ладонь упрямца. Протокол выпал из разжавшихся пальцев, и Громов решил прийти на помощь и без того затурканному очкарику. Судя по выражению лица допрашиваемого, всенародно любимый сериал про улицы разбитых фонарей навсегда лишился одного из своих зрителей.

– Работаем? – полюбопытствовал Громов, прислонясь плечом к дверному косяку.

Когда милиционер поспешно разворачивался к нему на своих кривых ногах, Громову показалось, что косолапит он сильнее, чем во время утреннего знакомства.

– Ты? – спросил Журба. Его глаза напоминали два голубиных яйца, на которых кто-то шутки ради намалевал два кружочка – расширившиеся до предела зрачки.

– Неужели я так сильно изменился? – притворно удивился Громов в свою очередь.

– Да нет. – Журба постепенно овладел собой, хотя смех у него получился довольно-таки сдавленный, вымученный. – Просто не ожидал увидеть тебя так скоро. Ты же вроде собирался…

– Мужика отпусти, – перебил его Громов. – Разговор есть.

Пока Журба подписывал очкарику пропуск и выпроваживал его за дверь, Громов бегло осмотрел кабинет, в котором под видом капитана милиции трудился бандитский прихвостень и убийца молоденьких девушек. Все, от грязной банки с заскорузлыми остатками пищи, до пепельницы, переполненной вонючими окурками, вызывало отвращение. Даже солнечный свет за годами не мывшимся окном был тусклым и каким-то грязным. Картину довершали наручники. Один браслет был пристегнут к трубе парового отопления, а второй висел пустой в ожидании очередной жертвы. Наручники не сразу бросались в глаза. Как верно было подмечено кем-то в песне: наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна.

– Надеюсь, ты не очень шокирован, майор? – спросил освободившийся Журба, потирая с неприятным шорохом руки.

– Чем именно? – Громов сосредоточенно разглядывал милицейскую линейку с таким видом, словно намеревался ею что-то измерить.

– Ну, – Журба помялся, – тем, как я обошелся с этим умником Рожковым. Но, понимаешь, у нас тут свои методы…

– У нас тоже свои. – Это прозвучало очень и очень многозначительно.

Так и не дождавшись продолжения, Журба потоптал немного истертый линолеум переминающимися подошвами, после чего звучно кашлянул и неизвестно для чего сообщил:

– Вот так, значится, и работаем.

– Работаете? – не поверил Громов.

Он почему-то опять перешел на «вы», что Журбе совершенно не понравилось. Ему смутно помнилось что-то сказанное майором по этому поводу. Так и не взяв в толк, что именно, он подтвердил:

– Работаем.

Громов прохладно улыбнулся:

– А я думал, вы себе алиби обеспечиваете. Мол, до самого вечера находились в своем кабинете. Куда подевался приезжий майор, ведать не ведаете. Так ведь?

Лицо Журбы пошло пятнами:

– Не понял!

– Все вы прекрасно поняли, – поморщился Громов. Он все еще рассматривал линейку, давая этим понять, что она интересует его больше, чем жалкие отговорки ее владельца. – Бандюкам меня подставить решили?

Тут уж лицо Журбы вообще сделалось одним сплошным пятном – бордовым.

– Ты меня на понт не бери, майор! – крикнул он, сорвавшись на яростный хрип. Под кожей его лба веревками проступили вены.

Громов взглянул на них, потом поймал цепким взглядом милицейскую переносицу и негромко посоветовал:

– Кончайте хрипеть, капитан. Поберегите голосовые связки. Не тянете вы на Жеглова, не тужьтесь понапрасну. – Дождавшись, когда Журба открыл рот, чтобы вставить какую-то протестующую реплику, Громов повысил голос: – Заткнитесь. Успокойтесь. Сядьте. В ногах правды нет… Особенно в таких, как ваши.

Толкнув милиционера в плечо, он вынудил его воспользоваться советом так поспешно, что хлипкий стул чудом выдержал неожиданно обрушившуюся на него тяжесть. Очкарик, который недавно сидел здесь в качестве допрашиваемого, был значительнее легче очутившегося на его месте грузного капитана.

Если бы не рука Громова, остававшаяся там, где по праздникам Журба носил свои капитанские погоны, он бы вряд ли усидел на стуле. Его так и подбрасывало от негодования, и, подобно закипевшему чайнику, он извергал из себя сиплые звуки с брызгами слюны вперемешку:

– Ты не очень-то духарись, майор! Я у себя дома – и в городе, и в этом кабинете! А ты кто такой? Не забывай, что ты здесь в гостях, клепать мой…

– Болты, даже те, которые с самой хитрой резьбой, однажды закручивают намертво, – перебил его Громов. – Я же вас предупреждал, нет? Так что в гостях здесь находитесь как раз вы, а не я.

– Я? – опешил Журба.

– Вы! – жестко подтвердил Громов, опять принявшийся разглядывать линейку. – Вы, гражданин милицейский капитан! Незваный гость, который, как известно, хуже татарина.

– С какой радости я вдруг стал гостем? Где?

– На этом свете, – ответил Громов и с интересом уставился на притихшего собеседника. – Понимаете, о чем я?

– Не понимаю, – заявил Журба твердо.

– Совсем ничего не понимаете?

– Совсем ничего не понимаю!

– М-м, даже так? Что ж, очень характерное для милиционера признание, – усмехнулся Громов. – Ну, в таком случае вопрос о ваших умственных способностях будем считать закрытым. А как у вас обстоят дела с нервишками, капитан?