В реализации своих устремлений прибалты возлагали надежды на помощь стран Запада — прежде всего Великобритании и США, в соответствии с Атлантической хартией 1941 г., которая провозглашала уважение к праву «всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить». К началу 1943 г. в Прибалтике широко обсуждалась тема создания «Северного блока государств» под главенством Швеции. Латвийский центральный совет, имевший связь со странами Запада, надеялся, что «конец войны оставит и Германию, и СССР ослабленными, позволяя Латвии восстановить свою независимость при поддержке Запада». В Эстонии надежды на помощь Запада были столь ярко выраженными, что в июле 1943 г. руководство политической полиции этого региона издало циркуляр о борьбе с англофилами. В апреле 1944 г. абвер в Эстонии раскрыл деятельность подпольной организации, которая была связана с британской разведкой. В июне 1944 г., после открытия второго фронта «англофильские настроения» в Эстонии усилились. Распространению прозападных настроений в Латвии способствовало то, что в этом регионе можно было слушать передачи британского радио, которое, в отличие от советского, «было очень хорошо слышно». В Эстонии широко распространялись слухи, что она «отойдет к Швеции». Распространенность прозападных настроений в Прибалтике была известна на советской стороне[838].

В Крыму и на Кавказе, в свою очередь, в период оккупации ярко проявился «турецкий фактор». Так, балкарские антисоветские деятели планировали отделение Балкарии от Кабарды и объединение ее с Карачаем под протекторатом Турции[839]. Этнорелигиозную связь крымских татар и ряда народов Кавказа с Турцией понимали и германские власти — заигрывая с ними, А. Гитлер «всерьез рассчитывал на поддержку со стороны Турции и мусульманского мира»[840].

В то же время часть населения СССР — особенно в западных регионах страны — в течение всего периода оккупации оставалась в состоянии политической апатии. Как отмечали германские власти, в Западной Белоруссии местное население и ранее — как при польской, так и при советской власти — «страдало экономически и этнически и поэтому, как правило, терпеливо несет трудности немецкой оккупации». В Латвии в июле 1943 г. отмечалось «апатичное отношение латышского населения ко всем политическим вопросам», тогда как «вопросы питания и экономики все еще находились на первом плане». К октябрю 1943 г., «несмотря на озабоченность населения событиями на фронте», изменений в настроениях латышей выявлено не было[841]. В заключительный период оккупации основная масса населения Западной Белоруссии как не принимала участия в советском партизанском движении, так и уклонялась от работы на оккупантов и участия в деятельности созданных германскими властями политических организаций — Белорусской центральной рады и Союза борьбы против большевизма[842]. Выжидательную позицию занимало население Прибалтики. Впоследствии некоторые жители, например в Риге, оправдывали свое бездействие тем, что они были не вооружены[843]. Политическая апатия и пассивность части населения оккупированной территории СССР были обусловлены необходимостью ежедневного выживания людей в тяжелейших условиях оккупации.

Воздействие германской пропаганды выразилось в воспитании у части населения оккупированной территории СССР боязни перед советской властью и Красной армией. В марте 1945 г. советские воины обнаружили в германском городе Картхауз[844] два письма от «советских военнопленных, находящихся на службе в германской армии», в которых пленные спрашивали: «Товарищи бойцы… скажите, пожалуйста, за что вы, русский народ, убиваете тех, которые находятся у немцев в плену?»[845] Жители Риги «были очень запуганы немцами и боялись прихода Красной армии, а еще более боялись возвращения НКВД, о котором немцы рассказывали самые ужасные вещи»[846]. Рижане опасались, «что если большевики придут, то в Сибирь увезут»[847].

Принес оккупантам свои плоды и использованный ими метод «Разделяй и властвуй». В частности, более лояльное отношение к местному населению Западной Белоруссии привело к его «умиротворению». Германские власти подчеркивали, что «приказы немецких властей выполняются местным населением» и лишь «редко заметно небольшое игнорирование, в основном из халатности». Здесь не было «преступлений по политическим мотивам», воздействие советской пропаганды было «очень слабым», и лишь малая часть населения «верила партизанам», деятельность которых местные жители воспринимали как «набеги» и «боялись их». В г. Скид ель в октябре 1943 г. слухи, пришедшие из Варшавы, о том, что «большевики уже в Минске… вызвали волнения среди местного населения», однако, когда слухи оказались ложными, население успокоилось[848].

Хотя нацистская политика и пропаганда не смогла вызвать масштабные проявления национальной розни на оккупированной территории СССР, однако она смогла разжечь тлевшие локальные конфликты. Самым трагическим из них был украинско-польский (так называемая «Волынская резня»). Вражде между этим народами способствовали в равной мере исторические противоречия между этими народами и политика оккупантов. Хотя нацисты доверяли полякам меньше, чем украинцам, они предпочитали вербовать в полицейские и иные органы на Западной Украине первых, так как среди них было больше людей со знанием немецкого языка и «западноевропейских порядков». ОУН — УПА претворяла в жизнь политику геноцида по отношению к полякам, призывая уничтожать их как «колонистов». В Западной Белоруссии германские власти отмечали «противоречия между польским и белорусским народами». К сентябрю 1943 г., в результате арестов членов польского движения Сопротивления, антагонизм между двумя народами обострился. В белорусской прессе поляки подвергались «яростной критике». Однако в целом белорусско-польские противоречия не переросли в вооруженные столкновения. Проявила себя и польско-литовская вражда. Оккупационные власти отмечали также, что в Эстонии между русскими и эстонцами создалось «явное взаимное неприятие»[849].