— Два румба вправо, — сказал он рулевому, пытаясь учесть одновременно курс фрегата, направление ветра, расположение других судов и последнего островка тумана.

— Два румба вправо, — повторил рулевой. — фока— и грота-шкоты! — сказал Хантер. Новый выстрел. Ядро упало далеко за кормой, но направление было выбрано верно. Хорнблауэр неожиданно вспомнил о герцогине.

— Вы должны спуститься вниз, Ваше Сиятельство, — отрывисто сказал он.

— Нет, нет, нет, — сердито запротестовала герцогиня. — Пожалуйста, позвольте мне остаться. Я не могу спуститься в каюту, там эта моя горничная лежит в морской болезни и собирается помирать. Только не в эту вонючую коробку.

Да и незачем было отсылать ее в каюту. Обшивка «Ла рев» слишком тонка, чтоб устоять перед артиллерийским обстрелом. В трюме, ниже ватерлинии, женщины были бы в безопасности — но для этого им пришлось бы лечь на бочки с солониной.

— Корабль впереди, — крикнул впередсмотрящий. Туман рассеялся, и меньше чем в полумиле впереди возник силуэт линейного корабля, идущего почти тем же курсом, что и «Ла рев». Ба-бах — донеслось с фрегата. Эти выстрелы наверняка всполошили всю эскадру. На линейном корабле впереди поняли, что за шлюпом погоня. В воздухе с пугающим свистом пролетело ядро. Линейный корабль ждал их — марсели его медленно разворачивались.

— К шкотам! — приказал Хорнблауэр. — Мистер Хантер, поворот через фордевинд.

«Ла рев» снова развернулась, направляясь в быстро сужающийся просвет между судами. Фрегат ринулся наперерез. Ядро с ужасающим свистом пронеслось в нескольких футах от Хорнблауэра, так что поток воздуха заставил его пошатнуться. В гроте появилась дыра.

— Ваше Сиятельство, — сказал Хорнблауэр. — Это не предупредительные выстрелы.

Теперь по ним стрелял линейный корабль, чей капитан наконец-то подготовил корабль к бою и расставил людей на батарее верхней палубы. Одно ядро попало в корпус «Ла рев»; палуба задрожала под ногами, словно корабль разваливался на куски. Тут же другое ядро ударило в мачту, штаги и ванты лопнули, на палубу посыпались щепки. Мачта, паруса, гик, гафель — все полетело за борт. Зацепившись за воду, они развернули двигавшийся по инерции остов. Все на мгновение оцепенели.

— Кто-нибудь ранен? — спросил Хорнблауэр, приходя в себя.

— Только царапина, сэр, — ответил кто-то. — Просто чудо, что никто не убит.

— Плотник, замерьте уровень воды в льяле, — сказал Хорнблауэр и тут же опомнился. — Нет, черт возьми. Отставить. Если доны могут спасти судно, пусть делают это сами.

Линейный корабль, чей залп произвел эти разрушения уже расправил марсели и двинулся прочь, фрегат быстро настигал их. Из кормового люка выбралась рыдающая женщина. Это была горничная герцогини, от страха позабывшая про морскую болезнь.

— Вашему Сиятельству стоит сложить багаж, — сказал Хорнблауэр. — Без сомнения вы скоро нас покинете. Надеюсь, доны предоставят вам каюту поудобнее.

Он изо всех сил старался говорить спокойно, как если бы в самом скором времени его не ждал испанский плен; но от его спутницы не укрылись ни подергивание обычно твердого рта, ни плотно сжатые кулаки.

— Как мне выразить, насколько меня это огорчает. — В голосе герцогини сквозила жалость.

— Тем тяжелее это для меня, — сказал Хорнблауэр и даже выдавал улыбку.

Испанский фрегат лег в дрейф в кабельтове с наветренной стороны.

— Позвольте, сэр, — сказал Хантер.

— Да?

— Мы можем сражаться, сэр. Только прикажите. Когда доны будут высаживаться на «Ла рев», можно внезапным выстрелом потопить шлюпки. Первый раз мы их отобьем.

Измученный Хорнблауэр чуть было не выпалил: «Бросьте валять дурака» — но сдержался и просто указал на фрегат. Двадцать пушек глядели на них в упор. Даже шлюпка, спускаемая сейчас с фрегата, несла по крайней мере в два раза больше людей, чем их шлюп. «Ла рев» была не больше иной прогулочной яхты. Это не десять к одному, даже не сто к одному.

— Понятно, сэр, — сказал Хантер. Испанская шлюпка спустилась на воду и готовилась отвалить.

— Мне надо поговорить с вами наедине, мистер Хорнблауэр, — неожиданно сказала герцогиня.

Хантер и Виньят, услышав ее слова, отошли в сторону.

— Да, Ваше Сиятельство, — сказал Хорнблауэр. Герцогиня, по-прежнему обнимая плачущую горничную, посмотрела прямо на него.

— Я такая же герцогиня, как и вы, — сказала она.

— Господи! — воскликнул Хорнблауэр. — Кто же вы?

— Китти Кобхэм, — Имя показалось Хорнблауэру смутно знакомым.

— Я вижу, мистер Хорнблауэр, вы слишком молоды, чтобы меня помнить. Прошло пять лет с тех пор, как я последний раз играла на сцене.

Вот оно что! Актриса Китти Кобхэм.

— Я не успею вам все рассказать, — продолжала герцогиня — испанская лодка быстро приближалась к ним, — но вступление французов во Флоренцию было лишь последним звеном в цепочке моих несчастий. Я бежала от них без копейки денег. Кто шевельнет пальцем ради бывшей артистки — брошенной и покинутой? Что мне оставалось делать? Другое дело герцогиня. Старушка Далримпл в Гибралтаре из кожи вон лезла, чтобы угодить герцогине Уорфедельской.

— Почему вы выбрали этот титул? — против воли спросил Хорнблауэр.

— Я ее знаю, — пожала плечами герцогиня. — Она именно такая, как я ее изобразила. Поэтому я ее и выбрала — характерные роли всегда давались мне лучше, чем откровенный фарс. И не так скучно долго играть.

— Но мои депеши, — всполошился Хорнблауэр. — Верните их немедленно.

— Как скажете, — отвечала герцогиня. — Но когда придут испанцы, я смогу по-прежнему оставаться герцогиней. Они освободят меня при первой возможности. Я буду хранить эти депеши, как зеницу ока, клянусь вам, клянусь! Если вы доверите их мне, я передам их не позже, чем через месяц.

Хорнблауэр смотрел в ее умоляющие глаза. Быть может, она шпионка и искусно пытается сохранить депеши, чтоб потом передать их испанцам. Но никакой шпион бы не рассчитал, что «Ла рев» в тумане зайдет в самую середину испанского флота.

— Да, я прикладывалась к бутылочке, — говорила герцогиня. — Я пила. Но в Гибралтаре я оставалась трезвой, так ведь? И я не выпью ни капли, ни одной капли, до возвращения в Англию. Клянусь. Прошу вас, сэр. Умоляю вас. Позвольте мне сделать для моей страны то, что в моих силах.

Это был нелегкий выбор для девятнадцатилетнего молодого человека, который ни разу в жизни не разговаривал с актрисой. За бортом послышались голоса — сейчас испанская лодка зацепится за шлюп.

— Оставьте их у себя, — сказал Хорнблауэр. — Вручите, когда сможете.

Он не сводил глаз с ее лица, ждал, не мелькнет ли в ее глазах торжество. Если бы он увидел что-нибудь в этом роде, то в ту же минуту сорвал бы депеши с тела герцогини. Однако лицо ее выражало обыкновенное удовольствие, — и лишь тогда он решил поверить ей, — не прежде.