Согласные имени «Адам». «Adam lapide» означает «камни Адама», адаманты, камни из рая.

— И ты полагаешь, что камни Фаберов похожи на них? — пробормотал Фигейрас, найдя в тексте место, о котором говорил Муньис.

— Похожи? Нет. Это те самые камни, — вынес вердикт ювелир. — Кстати, ты в курсе, что означает «betilum»?

Фигейрас мотнул головой и почувствовал назойливое гудение в своем кармане. На его телефон пришло сообщение.

— Я так и думал, — улыбнулся Муньис. — Это слово из Библии, Антонио. Бейт-Эль, или Вефиль, — это место, где Иаков узрел во сне лестницу, ведущую в небо. А видение это случилось после того, как патриарх заснул на некоем черном камне. На одном из этих адамантов. Это название означает «дом Бога», и начиная уже со Средних веков термином «бетил» именовались метеориты с определенными свойствами.

— И сколько такой может стоить? — спросил инспектор, доставая телефон, чтобы взглянуть на столь рано пришедшее сообщение.

Муньос в очередной раз подивился невежеству и туповатой практичности своего приятеля:

— Это зависит от многого.

— Зависит?

— Да. От их возраста, свойств, биографии… Камни, имеющие за плечами историю Джона Ди, могут стоить целое состояние. А если в придачу они еще и способны открывать врата в небеса, то даже и сказать не берусь.

— А ты считаешь, что в небе есть врата?

— Я человек веры. Не то что ты…

Но Антонио Фигейрас его уже не слушал. Пришедшее сообщение было приказом от комиссара. Тот снова безуспешно пытался до него дозвониться и в результате, впав в ярость, прислал письменную инструкцию. Инспектор должен был встретить «весьма необычные» силы подкрепления, которые с минуту на минуту должны приземлиться в аэропорту Лаваколья. Немедленно.

Крышка надгробия Хуана де Казавиньи была испещрена шрамами. Какой-то варвар изуродовал зубилом лицо статуи, а на боку саркофага красовалась дыра, кое-как заделанная цементом. Армен Даджян ощупал повреждения пальцами, но ничего не сказал. Он также никак не отреагировал на то, что два из семи фамильных гербов исчезли, из-за чего вся конструкция настолько ослабла, что, казалось, рассыплется в прах при малейшем давлении.

— Не стойте без дела! — поторопил меня Даджян, почувствовав мои опасения за сохранность памятника. — Мы только сдвинем крышку на несколько сантиметров. Заглянем и вернем все на место.

— Этой могиле пятьсот лет… — прошептала я.

— Я вам обещаю. Никто и не заметит.

Мы встали у ног Хуана де Казавиньи и с обеих сторон ухватились за крышку. Первая попытка результатов не принесла. Или же плита весила больше, чем казалось, или же, что было бы явно хуже, при поспешном ремонте ее намертво соединили цементом с основанием саркофага. Однако при втором усилии плита поддалась. Скрежет эхом заметался по церкви, и перед нами открылась черная дыра неправильной формы.

Хотя из недр саркофага исходил острый запах кислоты, я первая отважилась бросить взгляд.

Увиденное меня ошеломило.

Могила была пуста. Пуста окончательно и бесповоротно.

— Здесь ничего нет, — произнесла я с нескрываемым разочарованием.

— Вы в этом уверены?

Даджян, стоявший передо мной, вытащил из кармана фонарик и с жадным нетерпением обследовал внутренность могилы. Ничего, кроме пыли и блеснувшей на свету паутины. Изнутри саркофаг являл собой еще более жалкое зрелище, чем снаружи. Повсюду его стены были источены отверстиями, словно хрупкий пористый известняк проели черви. Дно было покрыто сантиметровым слоем высохшей серой грязи. К счастью, благодаря фонарику армянин обнаружил нечто, сразу же привлекшее наше внимание: следы, будто по полу что-то катили. Бороздки от пальцев. Они начинались справа и заканчивались внутри угла, около которого я стояла.

— Вот он! — отдуваясь, удовлетворенно пропыхтел Даджян, указывая в угол лучом фонарика. — Нагнитесь! Он прямо здесь!

Я сделала, как он просил.

Армянин был прав: прямо подо мной лежал маленький тряпочный узелок, вполне способный скрывать мой адамант. Кто-то перевязал его золотым шнурком и аккуратно положил в углубление, так что случайный человек его попросту бы и не заметил.

Мои нервы разыгрались: я представила себе, как Мартин своими умелыми большими руками завязывает этот пакетик и тайком ото всех прячет его здесь. Быть может, поэтому я взяла его в свои пальцы и стояла, не зная, что делать дальше.

— Откройте его!

Я кое-как развязала шнурок и на несколько шагов отошла от саркофага, чтобы рассмотреть содержимое узелка при свете. Меня била дрожь. Через мгновение ткань упала, чары рассеялись. Как мы и предполагали, камень был там. В идеальном состоянии. Оправленный в серебро, чтобы его можно было носить на шее. При виде его меня подхватила волна воспоминаний и чувств, но за спиной прозвучал резкий голос Даджяна, вернув меня к действительности:

— Чего вы ждете? Мы должны сейчас же активировать адамант!

Роджер Кастл прекрасно помнил то время, когда ему было впервые дозволено публично заговорить о Национальном управлении военно-космической разведки, УНР. Сентябрь 1992 года. Он только что был избран сенатором от штата Нью-Мексико, а это военное ведомство представляло собой один из наиболее тщательно охраняемых секретов страны. В тот год непредсказуемое развитие войны в Заливе и необходимость укрепить позиции США в мире вынудили президента Буша признать существование УНР, и из открывшегося ящика Пандоры вырвались громы и молнии, сотрясшие добрую половину телеканалов планеты. До принятия этого исторического решения патриоты, подобные Кастлу, ограничивались лишь шутками по поводу единственно доступной им информации: аббревиатуры ведомства. Они называли его NRO, Not Reffered to Openly, то есть «не для упоминания вслух», прекрасно понимая, что никогда не получат сведений ни о его бюджете (составлявшем в то время шесть миллионов долларов в год), ни о его целях и задачах.

Уже с последних лет «эры Буша» Кастл мечтал нанести визит в это учреждение, познакомиться с его высокотехнологичным оборудованием и заставить его работать на благо своих сторонников. «Глаза и уши нации в космосе» в ближайшем будущем могли превратиться в службу, полезную всем ведомствам — среди них и команде его советников, — а не только военным. Таким образом, нынешний президент прекрасно отдавал себе отчет в том, что ему предстоит ступить на территорию, где он не пользовался особой популярностью.

Майкл Оуэн и Роджер Кастл быстро доехали до штаб-квартиры УНР в Шантильи, штат Виргиния. Ведомство располагалось в скромном здании красноватого цвета, ничем не примечательном снаружи. Их небольшой кортеж лимузинов остановился на задней парковке. Часы еще не пробили часа ночи, когда директор и президент уже сидели в кабинете, откуда было можно видеть зал спутникового слежения. Здесь работали двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году.