Цесаревич долго смотрел на картину, созданную искусным мастером, и потом промолвил, но так, чтобы никто, кроме великой княгини и Тилли, не мог услышать:

«Когда я вижу наши имена рядом — Павел и Мария, — меня охватывает какое-то тревожное чувство. Я многое бы отдал за то, чтобы здесь сияло имя только моего отца, а не матери».

Цесаревич протянул руку и указательным пальцем в воздухе вывел вензельную букву — начальную его имени и имени отца.

— Я дрожал не от страха, а от холода, — поежился цесаревич, сел вновь за стол и выпил бокал вина. — Какое-то непонятное чувство постепенно охватывало меня… — Опять это необъяснимое чувство! — И проникало в сердце. Кровь застывала в жилах. Вдруг глухой и грустный голос раздался из-под плаща, закрывавшего рот моего спутника, и назвал меня моим именем:

«Павел!»

Я невольно отвечал, подстрекаемый какой-то неведомой силой:

«Что тебе нужно?»

«Павел!» — повторил он. На этот раз голос имел ласковый, но еще более грустный оттенок. Я ничего не отвечал и ждал; он снова назвал меня по имени, а затем вдруг остановился. Я вынужден был сделать то же самое.

«Павел, бедный Павел, бедный князь!»

Я обратился к Куракину, который также остановился.

Бенкендорф посмотрел на Куракина. Скептическая улыбка застыла на полном красивом лице князя. Но он не вмешался в рассказ цесаревича.

«Слышишь?» — сказал я ему.

«Ничего, ваше высочество, решительно ничего. А вы?»

Что касается до меня, то я слышал; этот плачевный голос еще раздавался в моих ушах.

— Голос призрака?! — не то поинтересовался, не то уточнил герцог де Линь.

Цесаревич не ответил.

— Я сделал отчаянное усилие над собою, — продолжил он свою повесть с каким-то особенным выражением на лице, — и спросил таинственного: кто он и чего он от меня желает.

«Бедный Павел! Кто я? Я тот, кто принимает в тебе участие. Чего я желаю? Я желаю, чтобы ты не очень привязывался к этому миру, потому что ты не останешься в нем долго…»

Так вот почему цесаревич не хотел, чтобы великая княгиня узнала подробности невероятного происшествия на улицах Санкт-Петербурга! Пророчество дурно подействовало бы на нее.

«Живи как следует, — продолжил монолог таинственный незнакомец, — если желаешь умереть спокойно, и не презирай укоров совести: это величайшая мука для великой души…»

Желание и завет призрака надо привести на языке оригинала, чтобы не допустить ни малейшего произвольного толкования. А верить или не верить — дело каждой души.

Вот французский текст: «Je veux que tu ne t’attaches pas trop a ce monde, comme tu n’y resterds pas long temps. Vis en juste, situ desire mourrir en paix etne me prise pas les remords: c’est le supplice le plus posgnant des grandes ames».

— Он пошел снова, — и цесаревич будто набрался свежих сил для продолжения повести, — глядя на меня тем же проницательным взором, который как бы отделялся от его головы. И как прежде я был должен остановиться, следуя его примеру, так и теперь я вынужден был следовать за ним. Он перестал говорить, и я не чувствовал потребности обратиться к нему с речью. Я шел за ним, потому что теперь он давал направление нашему пути, это продолжалось еще более часу, в молчании, и я не могу вспомнить, по каким местам мы проходили. Куракин и слуги удивлялись.

— Посмотрите на него, — прервался цесаревич, указывая на Куракина, — он улыбается, он все еще воображает, что все это я видел во сне. Наконец мы подошли к большой площади между мостом через Неву и зданием Сената. Незнакомец прямо подошел к одному месту этой площади, к которому я, конечно, последовал за ним, и там он снова остановился.

«Павел, прощай, ты меня снова увидишь здесь и еще в другом месте».

Вот пророческие слова незнакомца на языке оригинала:

— Paul… — повторил герцог де Линь. — Это почти дословно совпадает с шекспировским: «Но теперь прощай! Уже светляк предвозвещает утро и гасит свой ненужный огонек. Прощай, прощай! И помни обо мне!»

— Ничего удивительного, — сказала взволнованная до глубины души Lane. — Все призраки ведут себя одинаково. Они молят нас, живых, чтобы о них не забывали. Это так естественно.

Цесаревич благодарно ей улыбнулся.

— Затем его шляпа сама собой приподнялась, как будто бы он прикоснулся к ней; тогда мне удалось свободно разглядеть лицо. Я невольно отодвинулся, увидев орлиный взор, смуглый лоб и строгую улыбку прадеда Петра Великого. Ранее чем я пришел в себя от удивления и страха, он уже исчез. На этом самом месте императрица сооружает знаменитый памятник, который изображает царя Петра на коне и вскоре сделается удивлением всей Европы. Громадная гранитная скала образует основание этого памятника. Не я указал матери на место, предугаданное заранее призраком. Мне страшно, что я боюсь…

Слова наследника великого престола о страхе звучали на языке оригинала так: «J’ai peur d’avoir paur…»

— …вопреки князю Куракину, который хочет меня уверить, что это был сон, виденный мною во время прогулки по улицам. Я сохранил воспоминание о малейшей подробности этого видения и продолжаю утверждать, что это было видение. Иной раз мне кажется, что все это совершается еще и сейчас передо мною. Я возвратился во дворец изнеможенный, как бы после долгого пути, и с буквально отмороженным левым боком. Потребовалось несколько часов времени, чтобы отогреть меня в теплой постели, прикрытого одеялами. Надеюсь, что рассказ мой обстоятелен и что я недаром задержал вас.

— Знаете ли вы, ваше высочество, что эта история значит? — спросил герцог де Линь.

— Она значит, что я умру в молодых летах.

Дословно он выразился: «J’ai mourai jeune». И действительно, он погиб в сорок семь лет, а предрекал, что проживет на свете сорок пять! При подобных обстоятельствах ошибка несущественная.

— Извините, если я не разделю вашего мнения, — возразил герцог де Линь. — Ваша история доказывает, несомненно, две вещи: во-первых, что не следует гулять ночью, когда хочется спать, и, во-вторых, не следует прикасаться к стенам, едва оттаявшим, в таком климате, как у вас. Другого заключения я из этого вывести не могу; что же касается вашего знаменитого прадеда, то призрак его, извините меня, существовал лишь в вашем воображении, а воображение возбуждали, быть может, прочитанные книги. Я уверен, что одежда ваша была запачкана пылью от стен домов с левой стороны. Не правда ли, князь? — закончил герцог де Линь, повернувшись к Куракину.

Слова герцога де Линя не вызвали ни протеста, ни одобрения, и вскоре все разошлись по комнатам. Через месяц с небольшим, когда цесаревич и великая княгиня в сопровождении Бенкендорфов и баронессы Оберкирх гуляли в садах Этюпа, пришла депеша с извещением об открытии памятника великому прадеду на брегах Невы. Когда Бенкендорф читал вслух депешу, он одновременно увидел, как цесаревич приложил палец к губам и сильно побледнел. Перед отъездом из Монбельяра он шепнул Lane, когда великая княгиня и Тилли уже сели в карету: