Потом, в номере отеля, она снова посмотрела последний разговор между Кейном и Эмили, когда «Охотник» подходил к Небесной Гавани. В кабине пилота свет был приглушен, и разговор шел как между давними коллегами.

«Спасибо, Маркис».

«За что?»

«Что доставил нас обратно. Я же понимаю, что мы на тебя давили, чтобы ты продолжал экспедицию».

«Ничего, я этого ожидал».

«Как всегда, Маркис, с тобой было приятно провести время».

– О'кей. – Ким вернулась к разделенному экрану: снова Эмили и Маркис, разговор, произошедший на несколько недель раньше, после отлета с Сент-Джонса. – Смотри теперь.

Они молчали. Эмили сжала плечо Кейна и села в правое кресло.

«Идем по графику», – сказал он.

Она наклонилась к нему, насколько позволяли ремни.

«Может быть, на этот раз будет успех».

«Надеюсь, Эмили. Искренне надеюсь».

– Слушай голос, – сказала Ким. – Смотри на язык жестов. Двое на экране сидели, говоря о чем-то обыденном. Но поведение, но тяга каждого из них наклониться к другому, коснуться, выдавали взаимную страсть.

Ким задержала кадр, в котором они смотрели друг на друга задушевным взглядом.

– Не знаю, – сказал Солли. – Что ты хочешь доказать? – Несоответствие. Она прокрутила разговоры в уме и уставилась на горизонт.

– Давай сменим тему, – сказал Солли. – Мне недавно звонили из Института. Харви попросил отпуск. Им нужен пилот на замену.

– Куда?

– На Таратубу. Черная дыра возле туманности Миранды. Кандидат на сотворение вселенной. «Томас Хаммерсмит» должен лететь через две недели.

Было подозрение, но очень мало свидетельств, что Таратуба создала ложный вакуум, коллапсировала в новый большой взрыв. Младенческая вселенная. Это событие, если оно произошло, могло бы развиться в иной пространственно-временной континуум, навеки отделенный от этой вселенной. Но теория утверждала, что если это произошло, то возле дыры будет регистрироваться излучение Кунг Че. Представлялся шанс пощупать огонь сотворения. Узнать что-то об условиях до него.

– Тебя долго не будет, – сказала она.

– Несколько месяцев. – Он посмотрел ей в глаза. – Что скажешь? Тебе это создаст трудности?

– Нет. Конечно, нет.

– Понимаешь, этого никто не трогал тридцать лет.

– Конечно.

– Ты думаешь, это как-то связано?

– С чем?

Как будто он прочел ее мысли:

– С альтернативными мирами. С местом, где ты и я сидим в той же комнате, ведем тот же разговор, только, быть может, Догадались, что происходит.

Она пожала плечами:

– Это не моя область, Солли. Но я бы не отказалась обменяться впечатлениями с той Брэндивайн.

Он посмотрел на нее долгим взглядом.

– Интересно, – сказал он неожиданно, – есть ли такое место во вселенной, где мы – любовники?

Он это выпалил, будто хотел успеть до того, как помешает какой-то запрет. После этого он сразу смутился, и Ким знала, что он взял бы свои слова назад, если бы мог.

Она взяла его за руку, не зная, что сказать. Между ними всегда существовало безмолвное понимание, дистанция, созданная сознанием, что не стоит рисковать давней дружбой ради секса. Однако иногда бывали непроизвольные намеки от Солли, признаки, что он не совсем доволен сложившимся положением. Но у Ким не было никого ближе его, и она не хотела его терять.

– Надеюсь, что так, – сказала она осторожно, с улыбкой, но безразличным тоном.

Пока Солли звонил портье и заказывал билеты на утренний «Снежный ястреб», Ким уселась перед дисплеем и снова стала смотреть бортжурналы «Охотника».

Эмили и Кейн.

«Я люблю тебя», – говорили первые записи, и страсть была взаимной. Ее нельзя было ни с чем спутать.

А потом:

«Как всегда, Маркис, с тобой было приятно провести время».

Невербальные символы были почти что профессионально верными. Ни сексуального напряжения, ни прикосновений, ни улыбок томления. Ничего. И голоса дружелюбные, но безразличные. «Передай, пожалуйста, кофе».

– Все неправда, – сказала она вслух.

– Если поймешь, в чем дело, – сказал Солли, потягиваясь и вставая с дивана, – дай мне знать. Утром увидимся.

Ким снова вывела разделенный экран – Кейн и Эмили в начале экспедиции, Кейн и Эмили прощаются. Она прогнала обе записи на нормальной скорости, вернулась назад и прогнала их вчетверо медленнее. И тут она это увидела.

О Господи!

Перемотала назад и посмотрела снова. Сомнений не осталось.

Она постучала в дверь:

– Солли!

Он вышел, зевая и застегивая халат, с выражением бесконечного терпения на лице.

– Да, Ким? – сказал он, выражая преувеличенную готовность слушать.

Она отрубила звук и прокрутила ему записи.

– Смотри на кресла.

Он опустился на диван. Рядом с ним горела настольная лампа.

– А что я должен увидеть?

Слева, где крутился ранний разговор, запись подошла к концу, Эмили наклонилась и начала вставать. Ким остановила запись.

Справа все еще шел разговор. Эмили снова наклонилась и потянулась вверх. Ким запустила оба изображения синхронно, замедленно. На каждом Эмили сбрасывала ремень грациозным движением левой руки, а другой отталкивалась от подлокотника.

Ким нажала паузу.

– Видишь?

– Сдаюсь, – ответил Солли.

– Смотри на сиденья.

На левом экране пластик сиденья сохранял характерные очертания человеческого зада. На правом он был безупречно гладким.

– Странно, – сказал Солли.

Они прокрутили другие фрагменты. Когда человек сидел в правом кресле и вставал, сиденье сохраняло отпечаток, медленно возвращаясь к обычной форме.

Для всех, кроме Эмили. Эмили в обратном полете.

Но в полете туда она тоже оставляла отпечаток. Ким прокрутила первый разговор из полета назад.

«Нельзя было ожидать этого прямо сейчас, – сказал Маркис. – Надо быть терпеливыми».

«Мы и были терпеливыми».

«Я знаю».

Эмили несколько минут посидела молча. Потом отстегнулась.

«Мне пора».

Кейн кивнул, и она встала.

Ким остановила картинку.