вскоре и школу по обучению моделированию и кройке. Гостей в доме почти не бывало («мама вела очень замкнутый образ жизни»), кроме четы Боткиных — Дмитрия Петровича и Софьи Сергеевны (маленькая Маргарита даже родилась в доме Боткиных на Покровке), К. Т. Солдатёнкова и А. А. Козлова, московского обер-полицмейстера. Посещения «великосветской фешенебельной портнихи» последним широко обсуждалось: Козлов был холост и имел полное право обожать Маргариту Оттовну. На эту тему юмористический «Будильник» даже позволил себе пошутить, поместив карикатуру с двусмысленной подписью: «Прежде козел ходил по бульвару, а теперь стал ходить через бульвар», намекая на перемену квартиры дамой его сердца.

Из дома Полякова на Тверском бульваре с огромным садом, выходившим на Бронную, Мамонтова с дочерьми действительно переехала и поселилась на углу Леонтьевского переулка и Большой Никитской. Разумеется, очень скоро девочки встретили своих кузин, дочерей Анатолия Ивановича Мамонтова, семейство которого проживало в соседнем доме (о нем подробно написано в очерке об И. С. Остроухове). Благодаря жившим «открытым домом» Мамонтовым, Маргоша и Леля попали в «большое общество». Два года спустя к старшей посватался Миша Морозов, только-только получивший грандиозное наследство, и Маргарита из Золушки превратилась в принцессу с нарядами, драгоценностями и роскошным дворцом. Молодожены были совсем юными: ему двадцать один, ей восемнадцать. Их свадебное путешествие длилось почти полгода и носило ярко выраженный культурно-просветительский оттенок: днем — музеи, вечером — театры. Развлечений, впрочем, тоже хватало. Поездку по маршруту Ницца — Монте-Карло, где в 1879 году проиграл последние деньги Кирилл Мамонтов, они совершали регулярно («В Монте-Карло у меня осталась в памяти сидящая за игорным столом княгиня Е. М. Юрьевская, вдова императора Александра II. Очень полная рыжеватая блондинка… сосредоточенно игравшая в рулетку», — вспоминала Маргарита Кирилловна).

Дворец, который купил муж, Маргарите совсем не нравился, а показная роскошь и бесчисленное количество обслуги («даже для завода часов приходил раз в неделю часовщик, так как в каждой комнате непременно стояли красивые часы») раздражали. Управление домом и хозяйством Михаил Абрамович поставил, как выражались тогда, «на очень широкую ногу». При доме имелся собственный электротехник — электричество в Москве только начинали проводить, а молодой Морозов не захотел дожидаться очереди и устроил собственную электростанцию. На транспортные средства денег тоже не жалели. «Например, у нас было два кучера и два выезда: мой — в английской упряжке и кучер, одетый по-английски, и моего мужа — русская упряжь с русским кучером с большой бородой», — вспоминала Маргарита Кирилловна. Муж демонстрировал супругу во всей ее красе. «Стоило ей появиться, высокой, стройной, в шляпе с большими полями над прекрасным лицом, — в публике пробегала волна восхищения», — вспоминала актриса Софья Гиацинтова. Неудивительно, что трепетный студент Боря Бугаев, увидевший Маргариту Кирилловну в концерте, сразу был ею очарован:

«1. И тогда демократ увидел свою сказку, сказку демократа.

2. По улице ехал экипаж, а на козлах сидел окаменелый кучер в цилиндре и с английским кнутом.

3. В экипаже сидела сказка, сказка демократа.

4. У нее были коралловые губы и синие, синие глаза, глаза сказки…

8. Ее муж был кентавр, а сама она была сказка и утренняя нимфа.

9. Так проехала сказка, сказка демократа, чуть-чуть улыбнувшись своему мечтателю, пронзив его синим взором».

Двадцатилетний Бугаев, печатающийся под псевдонимом Андрей Белый, начинает посылать замужней даме (он не был ей даже представлен!) анонимные письма, которые подписывает «Ваш рыцарь». Только спустя два года, читая его «Симфонию» (2-ю драматическую), Маргарита Кирилловна узнает в образе Сказки себя. Имя таинственного вздыхателя раскрыто. Между поэтом и его «утренней Зорей», «прекрасной Дамой» завязывается переписка. «Только с Вами и улетаешь в прекрасный, лучезарный мир и забываешь землю с ее тоской и муками! Это удивительно, когда мне очень тяжело, я напряженно думаю о Вас, как о самом светлом и милом», — отвечает Маргарита Кирилловна на послания Белого. Постоянно утешает, успокаивает: «Не поддавайтесь, умоляю Вас, этому эстетизму внешнему, изломанному, поддержите, спасите в себе то живое, искреннее, светлое, что есть в Вашей настоящей природе!»; старается помочь («Я ей обязан не раз в жизни был бесконечно», — вспоминал Белый); зовет ехать вместе в деревню или за границу («Если бы я могла сейчас уехать хоть ненадолго, я бы Вас умолила поехать со мной в Швейцарию, чтобы мы с Вами погуляли по горам, так просто и свободно!»). Мирит с друзьями, уговаривает Эмилия Метнера простить и не бросать Белого, объясняя, что «явная человеческая глупость слишком часто сочетается с гениальностью», и приводит в пример себя и Скрябина («Я совершенно то же пережила по отношению к Скрябину. Так же заботилась о нем, все делала, так же с любовью оберегала его талант»).

Об отношении Маргариты Кирилловны к Скрябину пишется всегда только в возвышенных тонах: брала у Александра Скрябина уроки, несколько лет платила приличную пенсию — две тысячи рублей в год (плюс издание нот и устройство концертов), благодаря которым автор «Поэмы экстаза» спокойно себе жил за границей и творил. За этот благородный поступок русская культура должна быть несказанно обязана Маргарите Морозовой, и, если бы не переписка с Белым, мы вряд ли бы узнали, сколько переживаний скрывалось за ее столь благородным жестом. «Я поглощена Скрябиным тут и жалею, что Вас нет! Вас мне недостает, чтобы лучше разобраться в нем. Скажу одно — он не мил моей душе, скорее не он, а его путь! Но он сам субъективно мил и увлекателен красотой своей артистической природы. Беседы с ним ужасно неприятны, даже пошлы. Но когда заиграет, то очень хорошо!»

«Если бы Вас не было, если бы до меня не долетало изредка Ваше слово оттуда — я упала бы духом и не знаю, могла ли бы так легко и радостно переносить многие лишения!» — пишет Маргарита Кирилловна Андрею Белому в Швейцарию накануне войны[97]. Война и революция совершенно меняют ее судьбу, которая почти зеркально повторила судьбу ее свекрови Варвары Алексеевны. Те же двенадцать, далеких от идиллии, лет замужества как прелюдия к «настоящей жизни», «новой эре». Маргарита Кирилловна словно копирует свекровь: ищет «самоопределения», не зная, «в какую сторону направить свои интересы» — «в сторону ли искусства, в сторону ли философии, в сторону ли общественности». И вновь совпадение. Мужчина ее мечты явная противоположность покойному Морозову: философ, мыслитель, писатель, не говоря уже о том, что князь[98]. Но Евгений Николаевич Трубецкой женат, семью никогда не покинет. Тайно встречаться они могут лишь за границей, а в Москве вынуждены вести исключительно светское общение. Их десятилетний роман запечатлен в письмах, сохраненных Маргаритой Кирилловной. «Наша любовь нужна России…» — пишет она князю; именно эту фразу вынес в заглавие журнал «Новый мир», когда в 1990-х опубликовал часть этой переписки.

Прямо-таки сиквел «Морозова — Соболевский». Все сюжетные линии повторяются. Он — мыслитель, она помогает ему