– Текст отличный прислали, – сказала Юрате уставившемуся на неё Тиму. – Тебе сто пудов понравится. Потом покажу.

– Если хотите ещё бутербродов, надо сбегать за хлебом, – громко объявил Артур. – И тёртого сыра совсем мало осталось. Я бы сам пошёл, но на мне куница сидит.

Куница Артемий важно кивнул, всем своим видом показывая, что не отпустит любимца в ужасную мокрую тьму.

– В рюкзаке у меня поройся, – сказала Артуру Юрате. – У тебя рука лёгкая. Может найдёшь батон.

– Кефирный! – открыв рюкзак, обрадовался Артур. – Для горячих бутербродов лучше всего. И сыр нашёлся. Маасдам. Не тёртый, куском, но это вообще не проблема. Можно его тоже взять?

– Аж сам Маасдам? – удивилась Юрате. – Ладно, за три твоих бутерброда я, пожалуй, его уступлю.

Спорим, ни батона, ни сыра у неё в рюкзаке изначально не было. Появились, когда Артур туда заглянул, – весело подумала Надя. – Как у бабушки в буфете сами собой появлялись мука и сахар, когда мне было лень за ними в лавку идти.

Вот вроде бы ничего особенного не происходит, – думал Самуил, допивая горячий яблочный сок с кальвадосом, обманчиво мягкий напиток, Дана сказала, старинный нормандский рецепт. – Ну бар, предположим, не хуже, чем дома. Где-нибудь в Козни вполне мог бы быть такой. Ну выставка; отличный, кстати, фотограф сосед. В ТХ-19 вообще очень много хороших художников, у нас бы их на руках носили, а они зачем-то с упорством, достойным лучшего применения, рождаются в ТХ-19, где почти никто им не рад. Неужели сами, выбирая место рождения, не понимают, что сюда устремляться не надо? А почему им никто не подскажет? Как так?! Для баланса они тут, что ли, необходимы? Уравновешивать созиданием новых высоких смыслов возведённое в норму унылое зло? Ладно, чего гадать, всё равно никогда не пойму наверное, теоретик из меня как из свечки весло… Хороший фотограф, договорились. И этот внезапно пьяный компот. И музыка, кажется, из тех времён, когда я впервые попал в ТХ-19 на практику, и был во всё сразу авансом влюблён. Да, музыка – это важно. Wish You Were Here, почти «Как жаль, что вас не было с нами»[22], Тим недавно дал почитать, я заперся в ванной и плакал, лет сорок такого со мной не случалось, невероятный рассказ. Но даже это не объясняет, почему я сейчас себя чувствую, как… нет, не дома. Не знаю. Местные в таких случаях говорят «как в раю».

Вильнюс,

Ноябрь 2020

– В этом доме, – сказала Юрате, – жил художник. Очень хороший; вообще у нас тут много таких. Но с этим конкретным что интересно. Пару лет назад он пропал с концами. Может, конечно, никому не сказавшись, уехал на край земли, или просто утоп в болоте. Факт, что никто о нём ничего не знает, и тело нигде не нашли. Поэтому дом до сих пор его собственность, других совладельцев нет, а чтобы пропавшего без вести официально признали мёртвым, должно пройти много лет. Но интересно не это. А то, что вместе с ним исчезли все его картины, которые он щедро раздаривал, а изредка продавал. В частности, тому же МО[23], куда я вас отправляла в кофейню с апельсиновым американо. Полезный музей! Они, было время, у всех местных художников и их наследников скупали картины пачками. Так вот, его картины отовсюду пропали, как не было. Из музейных запасников и из квартир друзей. Никаких следов взлома не обнаружили. Хотя владельцы музея точно обращались в полицию. И племянник художника, и кто-то ещё.

Юрате внезапно вызвалась показать им город. Сказала, у неё свободен весь день. И водила какими-то хитрыми петлями, то и дело возвращаясь к узкой быстрой реке. И говорила, практически не умолкая. От этого Тиму казалось, что его голова вот-вот куда-нибудь улетит. Уйдёт гулять в мире духов, одна, без тела, как у людей Аймым[24], про которых он где-то когда-то читал – не с Юратиной ли подачи? Или это эпос малых народов потусторонних реальностей, который на пятом курсе учили? Вот от чего можно было с ума сойти! Ладно, голова вернётся и вспомнит, а пока чёрт с ними, с Аймым, – думал Тим, то и дело украдкой щупая свою голову. Вроде на месте, твёрдая как обычно. А кажется, что вместо неё над плечами клубится туман.

– Полиция, – продолжала Юрате, – в ходе следственных действий решила заглянуть в дом художника. Не знаю, зачем. Видимо для порядка. И когда следователи подошли к дому, увидели через окна, что внутри на стенах висят картины. Пропавшие из музея, или какие-то другие, через грязные стёкла было не разглядеть. Открыли, вошли, а в доме пусто. Ну то есть стены пустые, а мебель, сколько там её было, вся есть. И по следам на обоях видно, что картины тут когда-то раньше долгое время висели, но больше их нет. То есть, картины, которые хранились в доме художника, тоже пропали. Но через окна до сих пор можно на них посмотреть.

– Картины пропали, но посмотреть на них всё-таки можно? – переспросила Надя. – Я чего-то не поняла?

– Не поняла! – жизнерадостно подтвердила Юрате. – И те полицейские тоже не поняли. Почему с улицы видно, что в доме на стенах висят картины, которых на самом деле там нет? Ответа на этот вопрос они естественно не нашли. Я, кстати, тоже его не знаю. То есть технологию создания этого удивительного оптического эффекта не опишу. Но посмотреть на картины можно. Снаружи. Идёмте. Я вам покажу.

Надя до сих пор не особо интересовалась картинами. Ни в ТХ-19, ни дома в Лейне, ни даже в Эль-Ютокане, где в Потустороннем Художественном музее хранятся работы художников из разных реальностей, и все мастера Перехода считают своим культурным долгом время от времени его посещать. Однако Надя (Дилани Ана) в Эль-Ютокане предпочитала шляться по барам, а в Потустороннем музее только покупала красочные альбомы и постеры по заказам лишённых возможности посещать иные миры друзей. Но оказалось, смотреть на картины через пыльные стёкла – совершенно другое дело! Или художник такой гениальный попался. Или всё вместе. Факт, что даже её проняло.

– Ух какие! – сказала она. – В жизни такой красоты не видела… То есть, положа руку на сердце, видела. Но всего пару раз. И это были не картины! А северное сияние и закат в… неважно. Короче, когда песчаная буря и одновременно закат.

– Не пытайся сфотографировать, – улыбнулась Юрате Тиму, который, как