дальний угол двора и упёрлись в чуть приоткрытую ветхую деревянную дверь. Юрате её толкнула и остановилась, пропуская гостей.

– За перила держитесь, – повторила она. – Там лестница, потом поворот, а за углом сразу станет светлей.

Самуил пошёл первым. Решил: если кто-то из нас обречён споткнуться, грохнуться с лестницы, или вписаться в стену, пусть это буду я, что мне сделается. Я же практически… – как это было в местных северных мифах? – а, точно, ётун. Предвечный инеистый великан.

На самом деле в подвале оказалось не так уж темно. Не настолько, чтобы пришлось пробираться совсем вслепую. Стены вполне можно разглядеть. Но он всё равно спускался медленно и осторожно, чтобы притормозить идущих сзади друзей. И зачем-то считал ступеньки. Насчитал двадцать семь. Много, вообще-то. Это уже не подвал, а какие-то катакомбы. Ничего себе «путь сократили»! Но ладно, спасибо, хоть не двести наверх.

Лестница наконец закончилась, Самуил прошёл по неровному земляному полу буквально метра три до угла, а за поворотом, как и обещала Юрате, сразу стало светлей, потому что дверь в конце коридора была нараспашку. А за дверью внезапно солнечный день. И от этого Самуила охватило такое знакомое спокойное счастье, словно сигару из Тёнси только что покурил.

Подумал: как же быстро здесь погода меняется, весь день небо было обложено низкими тучами, и по земле мы тоже как будто сквозь тучу шли. А теперь – раз, и солнце! И сразу стало теплее, – понял он, когда вышел наружу и оказался, вопреки здравому смыслу – всё-таки только что спускался по лестнице и насчитал двадцать семь ступенек, – на вершине небольшого холма, заросшего по-летнему яркой зелёной травой.

Пока гуляли, было максимум градусов пять, а теперь плюс десять, наверное, – неуверенно подумал Самуил, расстёгивая пальто и прислушиваясь к ощущениям. – Если не все пятнадцать на солнце. Охренеть.

– Охренеть! – сказал Тим, выходя из подвала. – Это дверь в лето, что ли, была?

– Мяу, – подхватила Надя, протиснувшись между ними. – Но не в лето. Примерно в начало октября. На деревьях все листья жёлтые, но только-только начали облетать. А ощущения почему-то весенние. Вот этот ни с чем не сравнимый победительно глупый восторг: «аааа, всё начинается прямо сейчас!» Каждая весна начинается как самая первая в мире, словно до неё ничего подобного не было. И в этом смысле здешняя тёплая осень – как наша весна.

– Лихо у тебя получилось, – сказала Самуилу Юрате. – Я конечно на это рассчитывала, пропуская тебя вперёд. Но не надеялась! Впрочем, так оно всегда и работает. Никакой надежды, один холодный расчёт.

– На что именно ты не надеялась? – спросил Самуил. – Что погода так резко изменится?

– На это, в частности. Здесь всегда ощутимо теплей, – она рассмеялась, явно довольная общей растерянностью. – Неважно. Потом. Для начала мы пообедаем. Здесь рядом отличная пиццерия. Идём!

Спустились с холма по тропинке, оказались на мощёной булыжниками мостовой. Вполне обычная улица, каких в Старом городе много, просто упирается в холм. Невысокие, двух-трёхэтажные, навскидку примерно начала прошлого века, но недавно отреставрированные, ярко (для непривычного глаза – слишком) окрашенные дома. Впрочем, это было красиво – вишнёвый, терракотовый, алый и внезапно наглый оранжевый, как апельсин.

– Здесь, – сказала Юрате, остановившись перед вывеской «Голод и тётка».

– Смешное название, – одобрил Тим.

Вошли. Внутри были светло-серые стены, алые скатерти и занавески, красно-белый кафельный пол. Очень чисто, светло и пусто. Ни единого посетителя, и за стойкой никого. Что объяснимо, – вспомнила Надя. – У них же тут карантин. Удивительно, что вообще открыто. Тоже как «Крепость»? Только те, кто здесь к месту, могут войти?

– Нет никого, – сказала Юрате. – И не будет. Это нормально. Надо самим идти на кухню и выбирать из того, что найдём. Ничего, судя по запаху, голодными не останемся.

– Там явно есть пицца, – уверенно сказала Надя. – Пахнет, как будто только что испекли.

– Горячее тесто, томаты и сыр, – авторитетно принюхавшись, подтвердил Самуил.

– Надеюсь, она без анчоусов. Потому что пицца с анчоусами – самое страшное гастрономическое разочарование моей жизни, – вспомнил Тим.

– Я с анчоусами вообще ни разу не пробовала, – улыбнулась Юрате. – Кто-то из друзей заранее предупредил.

– Меня тоже предупреждали. Но интересно же! Я тогда был глупый и молодой.

– Зато теперь зашибись какой мудрый стал старикашка, – фыркнула Юрате. – Ладно, пошли грабить кухню. Кто любит пожрать, за мной!

В кухне было так же пусто, светло и тихо, как в самом ресторане. Плита и посуда такие чистые, словно ими никто никогда не пользовался, зато дважды в день протирали пыль. Великолепная печь для пиццы тоже чистая и холодная, явно давно ничего не пекли. Но на большом рабочем столе были разложены круглые доски с горячими пиццами, уже разрезанными для подачи на шесть частей. На четверых – добрый десяток, есть из чего выбирать.

– И бутылка вина нашлась, – сказала Юрате, открыв холодильник. – Какое-то розовое сухое. Под пиццу, по-моему, самое то. Берите еду и идёмте. В такую погоду грех сидеть в помещении. А у Тётки прекрасный укромный двор.

Вышли из кухни через заднюю дверь в небольшой внутренний дворик, с трёх сторон окружённый домами, а с четвёртой – зарослями самшита, где на траве, усыпанной золотыми кленовыми листьями, стояли четыре стола.

– Отлично! – обрадовался Самуил. – Если опять начнём обсуждать путешествия во времени и окончательно перессоримся, каждый сможет обедать за отдельным столом.

– Это вряд ли, – усмехнулась Юрате. – Я имею в виду, вряд ли мы перессоримся. Даже не потому что мы разумные взрослые люди, а просто в силу отсутствия причины раздора. Времени в привычном смысле здесь нет. Только иллюзия последовательности событий, скажем спасибо своим бедным умам за способность интерпретировать поступающую информацию привычным способом. Но подлинному положению дел наша интерпретация не указ.

– Чего? – растерянно переспросила Надя.

Она понимала все слова по отдельности, но смысл их суммы ускользал, оставляя во лбу подозрительно сладкий звон.

– Неважно, – отмахнулась Юрате. – Будем считать, я вас развлекаю. Я – мастер застольной беседы, практически тамада. Поэтому предлагаю сесть вместе. Вон за тот стол, он самый большой.

Стол был рассчитан на шестерых, поэтому вчетвером расселись привольно. Тим сразу впился зубами в пиццу, только что не рычал. Юрате снова сходила на кухню, вернулась со штопором и бокалами. Открыла бутылку буквально одним ловким движением. Разлила вино, подняла свой бокал, сказала, глядя на Самуила:

– Спасибо, дорогой, за шикарный подарок. Пью за тебя.

– А что ты называешь подарком? – осторожно уточнил Самуил.

– Ты из подвала крайне удачно вышел. Ну и мы все за тобой. Это так редко случается, что может считаться чудом. Давайте есть пиццу, пока