Однако симптомы никуда не делись: головокружение, тошнота, от умеренной до сильной, и постоянный адский звон, иногда потише, а иногда такой громкий, что голова, казалось, вот-вот расколется. Время от времени все эти симптомы отступали, подобно отливу, и Хью спал десять или даже двенадцать часов подряд.

Он мог позволить себе номер в хорошем отеле, но остановился в дешевом клоповнике на Гранд-авеню. Две недели он откладывал визит к врачу из страха, что узнает о злокачественной и неоперабельной опухоли мозга. Наконец сделал над собой усилие и зашел в небольшую клинику на Инкстер-роуд. Там молодой врач-индус – лет семнадцати на вид – выслушал его, покивал, сделал несколько тестов и посоветовал пройти серьезное обследование в клинике, а также попробовать экспериментальный препарат от тошноты, который он сам, к сожалению, выписать не мог.

Вместо того чтобы отправиться в клинику, Хью начал совершать долгие, бессмысленные прогулки (понятно, когда головокружение позволяло) по легендарной детройтской улице «Восьмая миля». Однажды он проходил мимо магазина и за пыльным стеклом увидел приемники, гитары, проигрыватели, магнитофоны, усилители и телевизоры. «Новая и подержанная электроника Джейкобса», – гласила вывеска, хотя, на взгляд Хью Йейтса, нового там не было ничего, а основная часть товаров являлась хламом, заезженным до невозможности.

– Я не могу сказать точно, почему решил зайти. Может, из-за странной ностальгии по всему этому аудиоизобилию. Может, из-за самобичевания. А может, потому, что хотел передохнуть от жары и рассчитывал на кондиционер – правда, его там не оказалось. Или из-за таблички над дверью.

– И что на ней было написано? – поинтересовался я.

– «Доверьтесь преподобному», – улыбнулся Хью.

Он оказался единственным клиентом. Полки были завалены оборудованием куда экзотичнее того, что лежало на витрине. Кое-что он узнал: счетчики, осциллографы, вольтметры и стабилизаторы, реостаты, выпрямители, усилители мощности. Другие приборы были ему незнакомы. На полу переплетались электрические шнуры, и повсюду тянулись провода.

Владелец появился из двери, обрамленной рождественской гирляндой. («Наверное, когда я вошел, звякнул колокольчик, но я точно его не слышал», – сказал Хью.) Мой «пятый персонаж» был одет в потертые джинсы и простую белую рубашку, застегнутую до воротничка. Его губы зашевелились – видимо, он здоровался и спрашивал, чем может помочь. Хью махнул ему рукой, покачал головой и прошел вдоль полок. Затем взял с одной электрогитару «Стратокастер» и провел по струнам, гадая, настроена ли она.

Джейкобс наблюдал за Хью с интересом, но без заметного беспокойства, хотя немытые космы музыканта свисали до плеч, да и одежда была не чище. Минут через пять Хью уже собирался двинуться обратно в клоповник, служивший ему пристанищем, но тут в глазах у него потемнело. Он пошатнулся, махнул рукой и опрокинул разобранную стереоколонку. Он довольно быстро пришел в себя, хотя в последние дни мало ел, а мир потерял краски и стал серым, а потом и черным, еще до того, как Хью растянулся на деревянном полу. В точности моя история. Только другой антураж.

Он очнулся в офисе Джейкобса с холодным компрессом на лбу. Хью извинился и сказал, что оплатит все, что сломал. Джейкобс отстранился и с удивлением на него посмотрел. В последние недели Хью часто наблюдал подобную реакцию.

– Извините, если я говорю слишком громко, – сказал Хью. – Я сам себя не слышу. Я глухой.

Джейкобс достал блокнот из верхнего ящика стола, заваленного всякой всячиной (я отлично представлял его стол с обрывками проволоки, аккумуляторами и прочим). Он что-то написал и показал мне: «Недавно? Я видел тебя с гитарой».

– Недавно, – согласился Хью. – У меня синдром Меньера. Я музыкант. – Потом подумал и рассмеялся… беззвучно, как ему казалось, но Джейкобс улыбнулся в ответ. – Во всяком случае, был им.

Джейкобс перевернул страницу блокнота, что-то быстро написал и показал Хью: «Если это Меньер, возможно, я сумею тебе помочь».

– Судя по всему, сумел, – заметил я.

Обеденный перерыв закончился, и девушки вернулись в дом. Работы у меня было выше крыши, но я не собирался уходить, так и не узнав, чем закончилась история Хью.

– Мы долго сидели в его офисе. Разговор тянется медленно, если одному из собеседников приходится писать то, что он хочет сказать. Я спросил, чем, по его мнению, он мог бы мне помочь. Он написал, что в последнее время экспериментировал с чрескожной электростимуляцией нервов, сокращенно ЧЭСН. По его словам, идея использования электричества для стимулирования поврежденных нервов была высказана тысячи лет назад одним рим…

У меня в голове распахнулась покрытая паутиной времени дверь в глубины памяти.

– …одним древним римлянином по имени Скрибоний. Он заметил, что, когда человек с больной ногой наступал на электрического угря, боль иногда уходила. А насчет того, что «в последнее время», Хью, это все туфта. Твой преподобный занимался ЧЭСН задолго до того, как ее официально открыли.

Он уставился на меня, изумленно приподняв брови.

– Продолжай, – попросил я.

– Хорошо, но мы вернемся к этому, ладно?

Я кивнул:

– Мы договорились поменяться баш на баш. Пока скажу только, что в моей истории тоже был обморок.

– Что ж… Я сказал ему, что болезнь Меньера – загадка, и врачи не знают ее природы. То ли она связана с нервами, то ли причина в вирусе, вызывающем хроническое накопление жидкости в среднем ухе, или это что-то бактериальное, а может, все дело в наследственности. Он написал, что все болезни имеют электрическую природу. Я ответил, что это безумие. Он только улыбнулся, открыл новую страницу и писал довольно долго. А потом показал мне. Я не могу процитировать точно – прошло уже много времени, – но никогда не забуду первое предложение: «Электричество – основа всей жизни».

Так мог написать только Джейкобс. Эти строчки выдавали его лучше отпечатков пальцев.

– Остальное было примерно так. «Взять хотя бы сердце. Оно работает на микровольтах. Этот ток вырабатывает калий, выполняющий роль электролита. Тело преобразует калий в ионы – электрически заряженные частицы, – которые использует для регулирования не только сердца, но и мозга и всего остального».

– Последние слова были написаны заглавными буквами. И обведены. Когда я вернул ему блокнот, он что-то быстро в нем начертил и показал на мои глаза, уши, грудь, живот и ноги. А потом продемонстрировал рисунок. Это была молния.

Кто бы сомневался.

– Давай ближе к делу, Хью.

– Ну…

Хью сказал, что должен поразмыслить. Чего он не сказал (но наверняка подумал), так это того, что Джейкобс был для него незнакомцем. И вполне мог оказаться одним из психов, которых хватает в любом большом городе. Джейкобс написал, что понимает колебания Хью, да и сам испытывает сомнения.

– Я подвергаюсь большому риску, просто делая тебе это предложение. Ведь я знаю тебя не больше, чем ты меня.